Читать «Временное пристанище» онлайн - страница 113

Возможно, это как-то связано с алкоголем: в последнее время в уме все чаще всплывало имя Бога… Размягчение мозгов – вот как это еще называется. Он вернулся вдруг к своей детской вере, вступил в торги с Тем, наверху. И здесь точно сказалось влияние Гедды, о Боге она говорила часто, пребывала с Ним в постоянном конфликте. Геддина распря с творением – любимый славянский конек, в Гедде неизгладимо жило негодование ее предков. Она роптала на Бога, будто этакий святой ратник, явившийся с Востока; обвиняла Его в том, что Он защищает богатых, а бедных косит болезнями, что, вдыхая жизнь, безжалостно обрекает на смерть, нередко мучительную. Договаривалась частенько до того, что обзывала своего Бога бестией… Ц. сидел молча, ничего не доказывал, и она, вероятно, истолковывала его молчание как неприятие. Но это было нечто иное: он просто был напуган глубочайшей верой, какую только можно помыслить. Это была вера Достоевского и Рахманинова, и никакие доказательства тут не годились.

Так и вышло, что Ц. вдруг снова вспомнил о Боге; В детстве подобные мысли занимали его ежечасно, но никогда не проговаривались: он их стыдился; после создания ГДР мысли о вере были если не наказуемы, то преданы всеобщему осмеянию. Гедда воспринимала диалог с Богом как нечто само собой разумеющееся; она, может быть, сама того не ведая, не была отрезана от своих корней.

Здесь, на Западе, такой почти естественным путем произрастающей традиции веры никогда не существовало. Бог звался здесь другими именами. Он именовался «конфессией» и появлялся в графах анкет, где требовалось сообщить сведения о «включенности» и «принадлежности». Церкви, заведовавшие этим языком, с самого начала указывали, где место «непринадлежным» – вне игрового поля. На сей деловой основе Церкви весьма продвинулись и под конец оказались там, куда стремились сызвеку, – в гетто. Оно состояло из четко разграниченных сфер, из зданий, именуемых «Домами Господними», где решались вопросы преимущественно финансовые. Дома распространились до самых глухих медвежьих углов, и на каждом висел перед входом стеклянный ящичек. По этому признаку Ц. оказалось нетрудно выявить параллель с другим сектором экономики – тем, что торгует сексуальностью, лежащей за пределами брака, санкционированного Церковью и государством. Эти формы сексуальности также вытеснены в гетто, изгнаны в особые, отгороженные городские кварталы, куда входишь не без известного усилия… в Дом Господень тоже ведь не войдешь, не преодолев некоего барьера. Между двумя институтами есть нечто связующее, несказуемый общий подтекст. Тайные узы, протянутые между похотью и самоотречением.

– Молодой человек! Мне очень жаль, но он недействителен, – сказал проводник.

Он протягивал Ц. билет, только что отданный ему для контроля. Ц. смотрел непонимающе.

– Ваш билет недействителен, он просрочен, – упорствовал проводник. – Посмотрите в кошельке, может, еще один найдется?