Читать «У водонапорной башни» онлайн - страница 25

— Отчего это нас с тобой теперь слишком часто берут на работу?

— А тебе что, плохо? Стало быть, мы с тобой заслужили.

Тут только Жак вспомнил, что в течение двух недель нанимает их на работу все один и тот же десятник — Медар, или «Сахарин», как его прозвали. А этот Медар у докеров не на хорошем счету.

— Что другие подумают? Ведь их никогда не нанимают: из трехсот докеров двести работают всего одну неделю в месяц.

— А тебе-то что? Такелажников тоже всегда берут, ведь никто против них не говорит…

— Такелажники другое дело. Это уж издавна повелось. Не всякий с их работой управится. Тяжеловозы, поэтому их и берут. И потом это не наше дело. Да и их тоже иной раз осуждают. Говорят: пусть по очереди людей нанимают, не все одним и тем же работать.

— Ты пересудов испугался? Людей боишься, а коммунистов, наверно, больше всего?

Жак искоса посмотрел на своего бывшего дружка и промолчал. Он не терпел, когда людей делили на категории. Коммунист или не коммунист — все мы докеры. И он любил повторять себе: если человека надо толкать, чтобы он хорошее дело сделал, немногого он стоит. Что Декуан болтает: «Ты боишься!..» Бояться коммунистов? Что это значит? Тут ведь совсем другое дело…

Разгрузив зерно в одном отсеке трюма, докеры переходят в соседний, снова выгружать ячмень. Здесь работать полегче. Не так, чтобы очень… Дует не особенно, зато пыли хватает с избытком. Ячмень лежит высоким ворохом. Грейфер, как жаба, широко раскрыв свою пасть, жадно зарывается в зерно и подымается вверх, выплевывая тонкие струйки ячменя. Трюм оживает, зерно ползет в углубление, вырытое «жабой», переливается, как желтое озеро, полное до краев пива, потом успокаивается, и только там, куда падают из грейфера косые струйки ячменя, вздымаются маленькие фонтанчики.

— Передохнем минут пяток, пока старый хрыч старается, — говорит Дюпюи, растягиваясь прямо на зерне под узеньким навесом, который идет вокруг всего трюма. Остальные следуют его примеру.

— Говорят, платить будут меньше, раз здесь «жаба» работает, — заявляет Соважон.

— Ну, это еще поглядим! Они вообще бы рады ничего не платить. Никто их не просил пускать эти грейферы. Пусть нас на другую работу переводят… Да не чешись ты так, ведь хуже будет…

Последние слова относятся к Соважону, который, запустив руку за пояс, ногтями раздирает себе живот. Он спохватывается, словно его уличили в позорном поступке, переваливается на другой бок, весь съеживается и сжимает кулаки, стараясь побороть невыносимый зуд.