Читать «Крайний» онлайн - страница 96

— А что у меня есть!

Покопался в торбе. Достал кусок еврейского мыла.

Держу в руках, как гранату.

Говорю:

— Что это такое, Израиль? Как думаешь?

Он не знал. У Сарры спрашиваю. Она тоже не знает. Я на стол положил.

Говорю и указываю пальцем:

— Это есть мыло из евреев. Так и записано навек на бумажке немецкими буквами. Говорит Москва, слушайте все, — как Левитан стараюсь: — R.J.F. — REINES JUDEN FETT. Чистый еврейский жир. Мыло из еврейского жира. Без примесей.

Сарра выпучила глаза.

Спрашивает у Израиля:

— Вус? Вус эр загт? Что он говорит?

Израиль взял мыло, достал очки из кармана, заправил за уши дужки. Зашевелил губами.

Шевелил, шевелил, потом говорит:

— Тут же по-немецкому. Я на голос немножко понимаю по сходству с еврейским. А читать не могу. Так и написано? Еврейский жир? Чистый?

Я киваю. И улыбка до ушей. Я ее стягиваю внутрь, а она не стягивается. Так с улыбкой и подтверждаю. REINES JUDEN FETT. Как меня в школе учили произношению с грехом пополам.

Израиль спросил:

— Откуда у тебя?

— Отец привез. Трофейное.

Израиль положил мыло на стол и уставился на него очками. Сарра протянула руку, чтобы взять, но старик на нее шикнул.

— Вэг, Сарра. Гей шлофн.

Сарра без слова встала и начала прибирать со стола.

Я возразил:

— Сарра, не убирайте, мы ж еще не поели как следует. И курицу не трогали.

Израиль сказал:

— Убирай, Сарра. Все уноси.

Опять взял мыло, понюхал, послюнил палец, провел по открытой части.

Поднял на меня взгляд и говорит:

— Отмыться, значит, через нас хотят. А мы гадаем, а мы пытаем нашего Бога Всемогущего: «За что, Господи? Зачем, Господи?» А они ж отмыться просто хотят. Отмыться! Грязюку с себя отмыть. Бельма свои с глаз своих содрать этим мылом. Блевотину свою с лица своего стереть.

Израиль встал с мылом в одной руке, поднял вторую руку. Так вытянул, что весь натянулся, аж чуть не вывихнулся.

Сложил пальцы в кулак и сказал:

— Вот, Господи, на мочалку намылят и смылят грязюку свою со шкуры своей. И глаза не выест. И шкура ихняя не полезет клоками. И волдырями не пойдет. И язвами тоже не пойдет. И струпьями не покроется. И холеры на них не будет, и проказы на них не наступит, и лихоманки никакой на них не нападет. Потому что они ж только грязь с себя смылить хотят, Господи. А кто ж с них грязюку снимет, как не мы, Твои любимые детки, Господи, Твои еврейские детки проклятые, колотые, резаные, кусками рваные. Кто еще, Господи? Никого Ты не нашел, чтоб грязюку смывать. Никого. Кроме нас. И что, и спасибо Тебе за это, Господи? И спасибо? И спасибо, я Тебя спрашиваю, я Тебя пытаю, как их вот пытали в печке? — и мылом трясет, и кулаком трясет, и сам трясется весь.

Сарра его подхватила, как могла. Поволокла к лежанке.

Я забрал мыло, спрятал в торбу. Торбу вынес в курятник, зарыл в сено.

Когда вернулся в хату, Израиль лежал на своем топчане с закрытыми глазами, но в очках. Сарра сидела рядом и что-то шептала ему по-еврейскому. Я не разбирал.

Израиль один глаз из-под стекла открыл, зыркнул на меня.

Сказал:

— Иди сюда. Я подошел.

Израиль сказал: