Читать «На прозрачной планете» онлайн - страница 28

Но чем дальше от берега, чем ближе к впадине, тем меньше растяжение, меньше, следовательно, вулканизм. В самой впадине — зона наибольшего сжатия. Глубинных пород там не встретишь. Вероятнее обычные осадочные породы.

И я позволил себе сказать Сысоеву:

— Во впадине не будет вулканических пород. Запишите и проверьте.

18

Плоскогорье — обрыв, плоскогорье — обрыв и опять плоскогорье! Четыре каменных уступа вели с берега во впадину, как бы четыре ступени, вырубленные для неведомого великана, которому океан по колено. Еще никто никогда не шагал по этим ступеням сверху до самого низа. Машина первая полезла по ним — крохотная стальная улитка, выдуманная людьми.

Я с азартом всматривался в экраны. Очко в мою пользу, два в пользу Сысоева. За меня факты, за Сысоева сомнения. Сомнений, как водится, больше. И Сысоев мог твердить свое: «Рано делать выводы. Возможно, в других местах иначе».

Плоскогорье — уступ, плоскогорье — уступ. Хребет Витязя был первой подводной ступенью. На вторую машина свалилась вместе с лавиной. Третья находилась на глубине четырех с половиной километров, последняя на глубине семи. Здесь машина снова расположилась на ночевку.

Целых семь километров! Семикилометровый столб воды давил на машину с силой около семисот атмосфер, Давление было раз в пять-десять больше; чем в паровозных котлах, выше, чем в уникальных котлах «высоких параметров». Только в стволах орудий да в лабораторных установках бывает еще больше. И опять, оставив машину на ночь под страшным давлением и во тьме, люди спокойно отправились спать.

А наутро начался спуск в океанскую впадину.

Это была самая крутая ступень. Склон то и дело обрывался отвесной стеной. Машина совершала прыжки по сто метров длиной. По существу она не опускалась, а тонула.

Восьмой километр, за ним девятый. Таинственная, недоступная область. Робкие лучи прожектора выхватывали из маслянистой воды смутные очертания скал. Мерещились башни, замки, крепостные стены. В памяти всплывали страницы из читанных в детстве романов. Как бы хотелось встретить здесь каких-нибудь атлантов, живущих под прочными сводами в вечной тьме.

Но замки подплывали ближе и оказывались обычными скалами. Жизнь была и здесь, но не разумная, а убогая. Самая отсталая, окраинная. Черные воды глубин и были пустынной окраиной, как бы Заполярьем для прогретого солнцем, освещенного, теплого поверхностного слоя. Пища шла оттуда: сверху падали отмершие остатки животных и растений. Обитатели глубин ловили жадными ртами этот пищевой дождь, океанскую манну небесную, рылись в иле, подбирая ее остатки, переваривали бактерий, которые в свою очередь переваривали трупы, упавшие на дно.

На илистом дне попадались кое-где распластанные звезды, морские лилии, а чаще крошечные мешочки голотурий. Были и погонофоры — жители самых больших глубин — тоненькие трубочки с кишечником в щупальцах. Трубочки эти десятками наматывались на валы и оси. Машине приходилось состригать их, как водоросли в первом подводном лесу. Все животные тут были прозрачными, бесцветными, слепыми и даже безглазыми. Зрение было бесполезно в этой кромешной тьме. И так как не было зрячих, не требовалась и окраска, ни отличительная, ни защитная.