Читать «Полное собрание рассказов» онлайн - страница 297

Майлз подошел к перископу. Снаружи в ожидании маялся всего один человек, старик Пастернак, поэт тридцатых годов, приходивший каждодневно, но обычно оттеснявшийся в самый конец толпы. Весь центр потешался над этим поэтом-ветераном. Дважды за краткий срок службы Майлза поэту удавалось пробиться в приемную, но в обоих случаях на него нападал внезапный страх, и он пулей вылетал на улицу.

— Удачный день для Пастернака, — произнес Майлз.

— Да. Он застуживает немного удачи. Когда-то я хорошо его знал, его и его друга Курослепа. «Новое сочинительство»… Клуб левой книги… в них клокотала ярость вдохновения. Курослеп был одним из моих первых пациентов. Приведите Пастернака, и мы с ним покончим.

Старик Пастернак был доставлен, и в этот день нервы его устояли. Он вполне спокойно миновал газовую камеру по пути к воссоединению с Курослепом.

— Мы на сегодня вполне могли бы и пошабашить, — сказал доктор Бимиш. — Скоро, как возбуждение уляжется, у нас опять запарка начнется.

Увы, политики, похоже, вознамерились не дать возбуждению улечься. Все обычные для телевидения передачи перебивались и сворачивались, уступая место Маунтджою. На экране появлялись уцелевшие, и среди них Плакса, который подробно поведал, как долгая практика грабителя-форточника помогла ему спастись. Мистер Потный, заметил он уважительно, пропал с концами: руины обследовали механизмом. Сексуальный маньяк со сломанными ногами давал интервью на больничной койке. Было объявлено, что министр благоденствия выступит вечером со специальным обращением по поводу несчастья.

Майлз, то и дело впадая в дрему, просидел у телевизора в общежитии, а когда наступили сумерки, поднялся; по-прежнему спокойный и свободный, он оказался настолько эмоционально очищенным, что смог еще раз проделать путь до больницы и наведать Клару.

Клара провела день перед зеркалом с набором грима. Новое вещество ее лица доказало правоту всех обещаний хирурга. Краску оно воспринимало в совершенстве. Клара наложила себе целую маску, как будто под сценическое освещение: ровный слой кремовых белил с неожиданными всполохами ярко-красного на скулах; громадные, резко обозначенные кроваво-красные губы, черным подведенные до висков брови; по-кошачьи загнутые вверх; глаза, сплошь окруженные ультрамарином и тронутые малиново-красным по уголкам.

— Ты первый, кто видит меня, — произнесла она. — Я наполовину опасалась, что ты не придешь. Вчера тебя будто рассердило что-то.

— Захотелось телевизор посмотреть, — сказал Майлз. — В общежитии кто что говорит.

— Сегодня такая скука. Ничего, кроме этой тюрьмы, что сгорела.

— Я сам в ней сидел. Разве не помнишь? Я часто про это рассказывал.

— Разве, Майлз? Наверное, так. У меня такая плохая память на всякое такое, что меня не трогает. Ты на самом деле хочешь послушать министра? Куда приятнее было бы поговорить.

— Ради него я и пришел.

И вскоре появился министр, как всегда, с распахнутым воротом рубашки, зато без обычной своей улыбки: опечаленный, того и гляди слезу пустит. Говорил он двадцать минут: «…Великий эксперимент должен продолжаться… жертвы неумения приспособиться к окружающей обстановке не должны погибать понапрасну… Более величественный, новый Маунтджой непременно поднимется из пепла старого…» В конце концов появились слезы (настоящие слезы, поскольку оратор держал невидимую зрителями луковицу) и покатились по его щекам. Тем речь и закончилась.