Читать «На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986» онлайн - страница 84

И был еще третий Минаев, который слушал, как старый ловко успокаивал молодого, уверенно доказывая неизбежность случившегося, обещая помочь Ольховскому, как только сложится нужное обстоятельство, и который знал, что никогда этого не будет. Он всегда будет хитрить с самим собой, вести эту бесконечную игру, не имея сил вырваться из плена собственного двоедушия. У него всегда будут оправдания. Он всегда будет стремиться стать честным завтра…»

Этот внутренний монолог, напоминающий разговор Ивана Карамазова с чертом, и венчает рассказ.

Даниил Гранин сорвал с «нового класса» последние покровы. Сказал еще раз о том, что так называемые технократы в СССР, на которых иные возлагают какие-то надежды, в большинстве своем нравственно выродились, и уже практически ничем не отличаются от душителей из партийного аппарата, разве что более изощренной системой самооправданий…

8. Шумная осень антисталинского года

Владимир Дудинцев. «Не хлебом единым»

Роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» никого не оставил равнодушным. Вместе с Даниилом Граниным и другими Дудинцев предпринял, может быть, самую решительную попытку открыть общественному сознанию новые горизонты…

А потребность в этом была насущнейшая. В том же 1956 году в стране «победившего социализма» впервые произошли волнения и забастовки в Москве. Забастовали шоферы машин-кранов и кузнечный цех огромного завода «Шарикоподшипник».

Я прожил на Шарикоподшипниковской улице, возле завода, много лет, окончил там школу, оттуда ушел на войну. Естественно, я не мешкая приехал на суд, перед которым предстали несколько парней-забастовщиков. Судили их, как легко было представить, не за забастовку (какие могут быть забастовки в рабоче-крестьянском государстве?!), а — за хулиганство; один из парней взял мастера, наглеца и вора, за грудки и потряс.

Я видел, как накален зал. В ответ на угрозу судьи вывести старого рабочего, подавшего с места реплику, зал вскричал как один человек: «Все уйдем!» В зале теснилось около тысячи рабочих, и, помню, милиционеров, которые жались по стенам, вдруг как ветром выдуло.

Судью после процесса вывели через заднюю дверь, когда все разошлись…

Люди тянулись к осмыслению бытия, увидев вдруг, что их «рабочее государство» враждебно рабочему человеку, как и при Сталине.

Легко в связи с этим понять, почему Владимир Дудинцев, несмотря на то, что книга его написана неровно, оказался в фокусе общественного внимания.

Дудинцев вряд ли, на мой взгляд, останется «на отмелях времен», как Солженицын или «Ухабы» Тендрякова, о которых речь впереди. Как и роман Веры Пановой «Кружилиха», ценный более всего образом Листопада, роман Дудинцева, несомненно, останется в истории русской общественной мысли. Останется, конечно, образом Дроздова, близким Листопаду.

Однако время уже иное, не расстрельное, можно было о листопадах потолковать всерьез.

Образ Дроздова — это сокрушительный удар по «сталинским соколам»… Их суровое разоблачение.