Читать «На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986» онлайн - страница 108

Основа заложена, а дальше уж как камень с горы…

Зверское самоуправство «ханов», привыкших, как мы видели, самолично казнить и миловать. И пример конникам, и стимул.

Невидимый штандарт, реявший над войсками, — призыв к «экспроприации экспроприаторов», непонятные слова которого политработники переводили точно: «Грабь награбленное!»

К конармейцам, как известно, то и дело присоединялась «вольница» Махно и других атаманов. Бандиты и полубандиты то примыкали к красным, то уходили от них с легкостью: расхождения были политические, атаманские, а не нравственные… Что касается нравственности, то, как сказал Афонька Бида после того как на Волыни порубили ульи, как людей: «Нехай пчела перетерпит. И для нее, небось, ковыряемся…»

«Неистребима людская жестокость», — жаловался И. Бабель 66. Долго еще в искусстве, и даже в кино, контролируемом государством с особой тщательностью, сочилась крестьянская тоска: «Белые пришли — грабят, красные пришли — тоже, понимаешь… Куда бедному крестьянину податься?..

…Нельзя не заметить и известного сходства-различия между красными конниками Буденного и одесскими ворами, описанными Бабелем.

Одесские налетчики смелы. Смелы и конармейцы: но одесские налетчики к тому же талантливы, блестяще изобретательны. Вспомните свадьбу в рассказе «Король». Налетчики гуляют на свадьбе, а новый пристав — новая метла, которая, как известно, чисто метет, — решил устроить облаву и поймать сразу всех одесских воров.

Полицейские, направившиеся ловить сподвижников Бени Крика, отошли шагов на пятнадцать от своего участка, и тут участок загорелся. Так задумал Беня.

«Городовые, тряся задами, бегали по задымленным лестницам и выкидывали из окон сундучки. (…) Пожарные были исполнены рвения, но в ближайшем кране не оказалось воды. Пристав — та самая метла, что чисто метет, — стоял на противоположном тротуаре и покусывал усы, лезшие ему в рот. Новая метла стояла без движения.

Беня, проходя мимо пристава, отдал ему честь по-военному.

— Доброго здоровьичка, ваше высокоблагородие, — сказал он сочувственно. — Что вы скажете на это несчастье? Это же кошмар… — Он уставился на горящее здание, покачал головой и почмокал губами. — Ай-ай-ай…»

Картинные налетчики Бабеля, между тем, просто старомодны, наивны со своим «воровским кодексом», «воровской честью» или, скажем, непримиримостью к доносчикам, на которых они не жалели пули.

Одноглазый Фроим Грач, истинный глава сорока тысяч одесских воров, не мог и представить себе, что его застрелят просто так, без суда и следствия, когда он придет в ЧК для переговоров.

Усадят уважительно, угостят коньяком, чтоб был разговорчивее, а потом отведут на черный двор… Что мотив убийства может быть таков: «…Мы — государственная власть… Зачем нужен этот человек в будущем обществе?»

Смущен и герой Бабеля одессит Боровой, чекист, знавший, что Фроим Грач — это «эпопея, второго такого нет…» Смущен, видно, как и автор… Понадобилось полвека — лишь у следующих поколений узников ЧК — КГБ могло созреть четкое представление о подлинных мотивах превентивного убийства: «Оказывается, при фашистах мафия прекратила существование. Впрочем, так оно и должно быть… Личная то ли диктатура, диктатура ли то административно-партийной олигархии, она считает организованную преступность своей прерогативой и не терпит конкуренции».