Читать «Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси» онлайн - страница 61

Дьякам на Ивановской площади все видно, все слышно. Кому-кому, а им ухо надо держать востро: в написании нового государева имени бы не ошибиться, царицу новую, где следует, помянуть, сынка и наследника — царевича (вишь ты) Федора Борисовича. Титул, титул тоже во всяческом многословии перечислить, иначе бумага не в бумагу.

При выходе из Успенского собора, как венчание на царство окончилося, нового государя князь Федор Мстиславский золотыми монетами осыпал. Только не его — врагов своих давних, Романовых да Бельского, удостоил царь самых больших милостей. Старые подьячие зашептали: не к добру, ох не к добру! Оглянуться не успеешь, быть боярам в ссылке — иначе на Москве никогда не бывало. От дедов-прадедов слыхали. Хоть и дал царь клятву никаких казней боярских не совершать, обет тайный — пять лет кровушки не проливать. Тайный-то оно тайный, да так, чтобы все узнали и опасения в отношении государя не имели.

А уж грамоту избирательную сколько разов подчищали да переписывали — не счесть. Что ни день, новые поправки. В окончание когда пришли, царь Борис повелел дважды набело перебелить. Одну грамоту под золотой да серебряной печатью в казну для сохранности большей спрятать, другую — в патриаршью ризницу в Успенском соборе. Патриарху и того мало показалося. Гроб Чудотворца Петра, святителя московского, приказал вскрыть и обок мощей чудотворных грамоту положить. Не то что чернецы, миряне содрогнулися, верить не хотели. Ради своей гордыни святость нарушать — не бывало такого на Москве, как град наш стоит, не бывало.

— Пармен Васильич, чего задумался? Новость-то слыхал? Человек с Бела озера объявился. Сказывает, царица постриженная, нонеча инока Марфа, николи за сына своего царевича Дмитрия свечей на канун не ставит, заупокойной молитвы не творит.

— Это как же понимать прикажешь, Порфирий Евсеич?

— Как хошь, так и понимай. Сказывал человек-то этот приезжий, поначалу будто все путем было, как положено. А в недавнем часе переменилося. Как поп царевича за упокой поминать станет, отплевывается царица, только что уши не затыкает.

— Не врут? Людишкам-то завсегда чего поинтересней сочинить надо.

— Какой уж тут интерес! Донести ведь могут, а тогда…

— Могут, еще как могут, да гляди, как легко до Москвы дошло. Чай, от Белоозера не ближний свет. Хотя, знаешь, чего вспомнилося…

— Будто грамотки прелестные от царевича по городам появляться стали? Так и на Белоозеро залететь могли.

— Мочь-то могли, только вот как инока смиренная им поверила.

— Вот о том и подумай лучше, чем о выборном нашем царе.

— Глянь-ка, глянь, Порфирий, никак строители пошабашили, в дорогу собрались. Ко времени, ничего, не скажешь.

— Какие строители?

— Да те, что с Лобным местом торопились, в белом камне его выкладывали.

— И то правда. Будет теперь откуда выборному царю речи держать.

— Ему ли, другому ли, нам что за печаль.

— Погоди, погоди, Пармен Васильич! Что это ты сразу о многих царях толковать начал? Услыхал ли что? На царевича Углицкого большую надежду имеешь?

— Откуда бы, Порфирий Евсеевич. Все в руце Божьей. Как Господь решит, так и будет. Только ненадежен новый царь-то. Куда как ненадежен.