Читать «Донская повесть. Наташина жалость (Повести)» онлайн - страница 85

Семен, посмеиваясь, подошел к Филиппу, постукал хворостиной по фуражке:

— Иди, иди, откуда пришел! Какой резвый! Не отбивай от работы.

Филипп поднял с Варвариных колен пристающий к пальцам кисет. В сиреневых, сплошь рассыпанных по кисету цветочках прятались разноцветные буквы. «На добрую и долгую пам…» Игла застряла на букве «м». На втором нежно шуршащем кисете с еще большим старанием было разрисовано: «Люблю тебя». Филипп долго любовался им, перекладывал с ладони на ладонь, потом бережно свернул его и положил в карман, первый — протянул Семену:

— На, так лучше запомнишь.

— Да ты перепутал кисеты, — и Семен подмигнул.

Филипп лукаво погрозился пальцем:

— Я те дам!

Варвара оправилась от минутного смущения и счастливыми глазами смотрела на Филиппа, на его новую, еще невиданную одежду. Щеки ее пылали румянцем. Ей было так хорошо, так радостно, словно никогда и не было тех тревожных дней и думок, которые безо времени ее иссушили.

— Ты чего же не угощаешь гостя? — сказал Семен, и Варвара, еще больше смущаясь, начала накрывать стол.

А часа через два крепко захмелевший Семен на все лады распевал новую, подслушанную у красногвардейцев песню: «Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе» — и запрягал коня в атаманские легковые дрожжи. Укрытый пологом и полстями, на дрожках стоял Варварин сундук со всем ее скромным, немудрящим добром. Из арчаковского имения, по настоянию Филиппа, Варвара почти ничего не взяла.

…После осмотра постов Филипп возвращался домой уже вечером. Над хутором все еще висела пыль, поднятая пришедшими с пастбищ стадами. От речки накидывало прелью мочажинника, а от садов — густым пресным запахом и прохладой. Где-то в конце хутора ребячьи голоса вразнобой тянули «Ланцова». В бездонном синем небе, опоясанном звездным кушаком, привольно гуляла луна. Филипп размашисто шагал по суглинистой тропке, вдыхая родные запахи. Его, необычайно легкого и молодого, на крыльях радости несли мысли о событиях сегодняшнего дня.

Он вошел во двор, прикрыл калитку и повернул прямо к погребцу. Из раскрытых ворот дохнуло душистым чебором. «Какой стрелок, — вспомнил он про Захарку, — постарался для братушки». Давая опознать себя, громко кашлянул. В темноте погребца скрипнули сани.

— Не боишься, Варя, одна?

— Боюсь, Филя, боюсь! — И волнующим, еле различимым шепотом: — Поскорей!

Одним мигом Филипп сбросил с себя одежду, сапоги и поднырнул под одеяло. Варвара нежно запустила пальцы в его растрепанные волосы; горячо дыша, прильнула к нему.

— Ох, Филя, истерзал ты мою душеньку, — и, чувствуя его крепкую обнимку, воркующе засмеялась…

Павло Хижняк еще спал, утомленный допоздна затянувшимися разговорами со слобожанами, когда в наружные двери протяжно застучали. Жена Павла услышала первой: вскочила с кровати и босиком, пошатываясь спросонок, зашаркала в сени.

— Хто там?

— Я, Марьюшка, я. Поднимайся.

Ежась от хлынувшей свежести, она отперла двери. В катухе призывно замычала корова, на нашестях завозились куры. Подле крыльца в рассветном редеющем мраке маячил плуг, с вечера приготовленный Павлом. Возле него, разбрасывая искры, посапывал неизменной трубкой Крепыш.