Читать «Дух салаки» онлайн - страница 3

Может, и возьмешь, только потом море на тебе же отыграется.

Ежели оборотиться назад, к советским временам — был период, когда салаку в прямом смысле слова выгребали из моря безжалостно. Особливо весной. До того дошло, что сетями все перегородили вдоль и поперек — куда же тут податься салаке, маленькой рыбешке, где спокойно отнереститься?

А доблестных рыбаков провозглашали ударниками и Героями Социалистического Труда. Красные знамена, ордена и талоны на приобретение автомобилей воодушевляли на новые свершения. Мотни закидных неводов ломились от рыбы, на приемном пункте выстраивались длинные очереди, баркасы, до отказа набитые салакой, часами простаивали в ожидании, дабы освободиться от груза. Мужики коротали время за выпивкой, а салака загорала под лучами вечернего солнышка и краснела с носа, тогда как обленившиеся от обжорства чайки взирали на рекордную добычу с равнодушным презрением. К тому времени, когда доходила очередь, тихое пение мужиков порой перерастало в истошное, каковое не умолкало и позже, в родных пределах, когда просмоленные до черноты и провонявшие рыбой лодки тарахтели на подходе к Абруке.

Салаку, дар и подношение природы, вечную спутницу островитян на протяжении столетий, засаливали не в светлых чистых бочках, но в огромных чанах-бассейнах из брезента. В них же, безнадежно залежавшись, она частенько и прокисала. С территории рыбокомбината ветер разносил вонь по улицам и дворам Курессааре, где горожане морщились от зловония. Похоже, смрад донимал и директора комбината. Разумеется, в те годы директором был неизменно русский, поскольку только этому народу и одной лишь партии было дано руководить в Курессааре как автобазой, так и дорожным управлением, как мясокомбинатом, так молоко- и рыбокомбинатом. Директор, уроженец Алтайских степей, прошел войну, настрадался и наголодался, а теперь и его брало за душу, когда рекордные уловы то и дело тухли и воняли в брезентовых чанах. Разве вот единственные, кто с жадностью набрасывался на тухлятину, были личинки навозной мухи. Досада директора была столь велика, что зачастую к вечеру он не выдерживал — валился с ног, лежал между двумя чанами, а толстые опарыши заползали ему на грудь и удивлялись: откуда взялась такая здоровенная рыбина и почему от нее шибает вином?

Подобную картину Преэдик наблюдал неоднократно. Раз-другой видел и то, как белыми летними ночами работники комбината по приказу начальства вывозили в лес горемычный улов. Неприятное, раздражающее и даже политически неблаговидное зловоние после вынужденных ликвидаций переставало щекотать ноздри горожан. Но эти картинки и этот запах запечатлелись в душах рыбаков.

Правда, премиальные выплаты были большие, и на Абруке строились новые дома, люди покупали мотоциклы, автомобили, модную мебель, однако рыбаки, они же строители светлого будущего, были далеко не так счастливы, как о том вещало радио и писали газеты. Наряду с радостью от морских щедрот и рекордных путин исподтишка закрадывалось как бы чувство вины от причастности к бесчестному и постыдному существованию. Над салакой, маленькой честной рыбешкой, которая на протяжении десятков поколений помогала островитянам выживать в трудные периоды, теперь потешались под прикрытием крикливых лозунгов, вылавливали, не испытывая благоговения, не прислушиваясь к голосу разума, вылавливали сотнями и тысячами тонн, чтобы обойтись с ней пренебрежительно или испоганить и под покровом ночи закопать в песок.