Читать «Московские Сторожевые» онлайн - страница 20

А я спала. Старость все-таки, организм подводит. Жека мне прямо у Старого в комнате постелила, хоть это и не очень хорошо. Доркина Цирля вылетела из клетки — бочком, неловко, пузо-то и впрямь огромное. Покружила немного над мягкой постелью, да и залегла поперек подушки. Совсем как моя Софийка…

Я просыпаюсь, крылаткин хвост мне в щеку тычется, урчание на всю квартиру, тепло, уютно… Я кошавку к себе подгребаю спросонок, а она чирикает. Крылатые ведь не мяукают толком, а почти поют, щебечут как птицы. Красиво, хорошо, только непривычно. Тут меня и сломало. Сижу у Старого в постели, в Жекиной ночной рубашке, обнимаю Доркину кошку и реву со всхлипами. Все сразу оплакиваю — от погибшей Софийки до Манечки покойной, с переходом на загубленные молодости, седые волосы и Семенову семейную жизнь. Давно такого не было.

Хорошо еще, что Жеки дома не оказалось, — уже стемнело, она на обход пошла, под окнами больницы, вместо Старого. Жека чужие слезы за три стенки чует, а уж тем более мои.

Дора на кухне Гуньку развлекала светской беседой. Сколько я спала — столько и развлекала, она умеет. А тут сама себя перебила на полуслове, прибежала:

— Леночка, что? Началось? Увядаешь?

Еще не увядаю, а лучше бы уже. Потому как обновления ждать — это хуже некуда. И старой жизнью не живешь, и новая не началась. И плохо скоро будет, когда организм перерождаться начнет. Только этого «плохо» ждать приходится, и это самое поганое во всей нашей ведьминской жизни. В такие секунды никакой молодости больше не хочется, лишь бы отпустило. Так ведь не отпустит. Девять дней я увядать буду, потом еще сорок — перерождаться, а уже потом обновление пойдет.

Дора про такое знает, она же нам с Манечкой почти ровесница. Тем более что Дорка, оказывается, обновлялась не так уж давно, уже в этом веке. А на вид и не скажешь, если честно. Дорку многие еще и за это любят — она молодеть толком не может. Обновится, станет тоненькой, пышноволосой, с глазищами на пол-лица, а потом за несколько лет все это запустит и угробит. Потому как кошки, кошки, еще раз кошки и какой-нибудь очередной Йосик или Марик — она вечно у мужей имена путает. И ведь при этом Дора ухитряется за районом смотреть. Причем не на родной земле, а на исторической.

— Дорка! — прерываю я ее утешения. — А на кого ты хозяйство оставила? Ты же не на одну ночь прилетела?

Конечно, не на одну. У Доры — это ж надо! — давно ученица. Хорошая девочка, я ее, разумеется, не знаю, но знаю ее маму, и тетю тоже знаю, та самая наша Зина, которая в шестьдесят восьмом. Ну, в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом, ты же понимаешь…

Тут я опять перебиваю Дору — а иначе у нее никак не спросишь:

— А ученица у тебя давно?

— Так, подожди… Когда котилась Брыкса, у меня сломалась стремянка, и я никак не могла заглянуть в омелу. А взять новую было неоткуда, потому что суббота.

Ну я же говорила — Дора все запоминает через кошек. Третий год у нее ученица, это хорошо.

— Ну вот, она уже окотилась, ей надо глинтвейна, он вскипел, я не могу нормально налить и поставить в гнездо, потому что лестница. А Йосик уже умер. То есть Алик умер, за Йосика я вышла замуж потом… а Рахеля принесла лестницу, у нее есть соседи, они не соблюдают.