Читать «Особый штаб «Россия»» онлайн - страница 127

Вторая встреча с Власовым произошла в апреле — мае 1943 г., когда Андрей Андреевич совершил поездку в тыловой район группы армий «Север». На этот раз разговор получился неофициальным и долгим (до четырех часов утра). Власов оказался интересным собеседником, хотя его речь не отличалась изысканностью. «Там, где он не чувствовал себя компетентным, — отмечал Смысловский, — он избегал задерживаться и переходил на другую тему. Зато там, где он считал себя специалистом, он говорил весьма интересно, авторитетно и с большим знанием дела. Чувствовалась хорошая военная и политическая школа, а также навык разбираться в крупных вопросах, в особенности в вопросах организационного характера»^.

Как подчеркивал Смысловский, Власов был прекрасным знатоком военного дела, общевойсковой тактики и оперативного искусства. Однако ему, считал Борис Алексеевич, не хватало знаний в высшей области военного искусства — в стратегии, а также в вопросах государственного управления и геополитики, имеющих особое значение. Смысловский не раз возвращался к этой мысли в своих работах и остался верен себе до конца. В книге «На заколдованных путях» он сказал о Власове лаконично: «Он был, конечно, хороший солдат, но до своей новой военной и политической роли никак не дорос» (Er war zweifellos ein sehr guter Soldat, aber seiner neuen militärischen und politischen Rolle keinesfalls gewachsen).

Одновременно с этим Борис Алексеевич отмечал во Власове «чисто русскую способность» к глубокому анализу, огромный жизненный опыт, потрясающие знания человеческой психологии, позволявшие ему «разгрызать» людей, проникать в их души и чувствовать то, чем они живут. Власов не стеснялся указывать на недостатки тем, с кем ему приходилось общаться. Не миновал этого и Смысловский. Впоследствии, писал Борис Алексеевич, ему эта критика помогла, особенно при формировании 1-й Русской национальной армии.

Власов, по воспоминаниям Смысловского, критиковал его и за взгляды, касавшиеся места и роли военной службы в человеческой жизни. В этом пункте Власов и Смысловский кардинально расходились. Они стояли на разных позициях. Власов нападал на классическое понимание воинской традиции, считал неприемлемым кастовый подход в формировании современной армии. Прусский милитаризм Смысловского казался ему «развращением», неспособностью почувствовать жизнь, всегда пребывающую за пределами абстрактных формул.

Борис Алексеевич не соглашался с оппонентом. Для него, человека, воспитанного на европейских военных традициях, «жизнь» и «армия» были равнозначными понятиями, диадой, повлиявшей на его кредо и бытие. Военное сословие являлось для Смысловского незыблемой основой. Полнота жизни, о которой говорил Власов, не была для Бориса Алексеевича положительной категорией, так как она таила в себе хаос, столь близкий толпе, не знающей сути настоящего порядка.

Разумеется, мысли Смысловского несли на себе отпечаток идеализма, некоторой архаичности в плане восприятия действительности. Но за фасадом этих, на первый взгляд, старых представлений лежал личный военный опыт Бориса Алексеевича, накопленный им за годы службы в русской и немецкой армиях. И это был реальный опыт, позволявший ему делать выводы, соответствовавшие настоящему положению вещей. Борис Алексеевич объективно оценивал ситуацию, сложившуюся на фронте. Иллюзий он не питал, но и не страдал латентной германофобией, свойственной Власову.