Читать «Самый последний день в жизни славной женщины (пер. Б. Александрова)» онлайн
Харлан Эллисон
Харлан ЭЛЛИСОН
САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ В ЖИЗНИ СЛАВНОЙ ЖЕНЩИНЫ
Теперь он знал, что мир летит в пропасть. Медленно, но с ужасающей предопределенностью. Его талант не относился к разряду исключительных, он скорее напоминал самоцвет с множеством крохотных темных вкраплений. Если бы он мог различать будущее четко, если бы он не был
И его желания были бы иными.
И когда обрывочные туманные видения сложились вместе, он понял, что Земля стоит на грани гибели. С той же непреложностью, с какой он уверился в близкой смерти, он убедился, что она — не самообман, не только его смерть, она — финал, неизбежный финиш всего мира, и всех его обитателей. Он уловил эти ощущения в разрозненных прозрениях и теперь не сомневался, что мир погибнет через две недели, в ночь на четверг.
Его звали Артур Фулбрайт, и он жаждал женщину.
Как необычно, как причудливо знать будущее. Знать наиболее странным способом: не как единое целое, а как нечто, накладывающееся поверх изображения сегодняшнего дня, обрывочно и фрагментарно, разрозненно и разобщенно. В жужжащей, нарочитой сумятице (
Многие годы этот мягкий, смуглый, слегка запинающийся, неуклюжий человек с ласковыми глазами прожил вместе с матерью-вдовой в восьмиквартирном доме, пропахшем жимолостью и сладкими пирогами. Много лет он проработал на одном месте, занимаясь неопределенными, малозначащими делами; из года в год он возвращался вечерами домой в привычный материнский уют.
Те годы несли в себе мало перемен, мало активности, мало запоминающегося или значительного. Но все равно они оставались хороши — ровны и спокойны.
Потом мать умерла. В одну из ночей она глубоко вздохнула и медленно затихла как фонограф, как старый, заводящийся ручкой патефон, что стоял на чердаке, покрытый простыней. Мать вздохнула и умерла. Жизнь отыграла на ней свою мелодию и естественным образом покинула тело.
Для Артура смерть означала перемены, но в еще большей степени — пустоту.
Он лишился ночей со звуками спящего человека, вечеров, проведенных за спокойной беседой или игрой в триктрак и вист, ленча о полдень, заранее приготовленного к его возвращению из конторы, пробуждений по утрам, когда его уже поджидали горячие тосты и апельсиновый сок. Теперь ему остался лишь небольшой отрезок автострады, который он преодолевал в одиночестве.
Он учился всему: как питаться в ресторанах, где купить одежду и белье, как сдавать рубашки, чтобы их заштопали и выстирали.
А в особенности он учился привыкать к появившемуся у него через шесть лет после смерти матери ощущению, что способен, пусть лишь временами, видеть будущее. Его способность не являлась чем-то тревожащим, или — после того, как он так долго прожил со своим даром — удивительным. Слово «ужасающим» никогда бы не пришло ему на ум, не наткнись он в одном из своих видений на ночь пламени и смерти, на ночь гибели.