Читать «Отель на перекрестке радости и горечи» онлайн - страница 60

Сам же Генри не особо волновался, пока до него не дошло, что предстоящий обед — не что иное, как самое настоящее свидание. При этой мысли у него засосало под ложечкой, даже ладони взмокли. Генри успокаивал себя: подумаешь, позвали в гости, что тут особенного?

В школе же была такая тишь да гладь, что Генри и Кейко не знали, что и думать. Ни учителя, ни школьники будто слыхом не слыхали об изгнании японцев с острова Бэйнбридж. День высылки прошел незаметно, будто его и не было. Затерялся среди прочих военных новостей: голландцы отступили на Яве, японская подлодка разбомбила нефтеперегонный завод в Калифорнии…

Между тем отец все настойчивее приказывал Генри носить значок. «На куртке, всем напоказ!» — велел он на кантонском, когда Генри собирался в школу.

Генри расстегнул куртку, чтобы значок был на виду, и, втянув голову в плечи, ждал суровой отцовской похвалы. Отец выглядел еще строже обычного.

Вдобавок родители Генри сами стали носить такие же значки. В знак солидарности, — рассудил Генри. Понятно, что они пекутся о его безопасности, но их самих вряд ли примут за японцев, ведь они почти не покидают китайского квартала. И, если на то пошло, японцев в Сиэтле слишком много — тысячи, всех не вывезешь.

Генри и Кейко условились встретиться у входа в отель «Панама». Построил его тридцать лет назад архитектор Сабуро Одзаса — отец Генри раз-другой упоминал о нем. Японец, но достаточно известный, по словам отца, — а он нечасто удостаивал японцев похвалы. Вернее, очень редко.

Отель был самым внушительным зданием в Нихонмати, да и во всем Международном районе. Форпост на границе двух общин, он давал приют эмигрантам, едва ступившим на берег, — на несколько недель или месяцев, пока не найдут работу, не скопят деньжат и не станут настоящими американцами. Генри пытался представить, сколько эмигрантов, сойдя с пароходов, прибывавших из Кантона и Окинавы, преклоняли здесь усталые головы, рисуя в мечтах новую жизнь, считая дни, когда можно вызвать к себе родных. Дни обычно растягивались на годы.

Ныне отель обветшал, от былого величия остались лишь следы. Эмигранты — рыбаки и рабочие консервных заводов, кому не разрешили привезти в Америку родных, — превратили его в холостяцкий приют.

Генри всегда мечтал спуститься в нижний этаж, посмотреть на мраморные бани — Кейко называла их сэнто, — пожалуй, самые большие и роскошные на всем Западном побережье, но зайти боялся.

А еще больше боялся сознаться родителям, что идет на встречу с Кейко. Как-то раз он обмолвился маме, что у него есть подружка-японка, — разумеется, по-английски, — и та метнула на него взгляд, полный такого ужаса, что Генри прикусил язык.

Большинство китайцев ничего не имели против японцев и филиппинцев, прибывавших в город ежедневно, спасаясь от войны или в поисках лучшей доли. Некоторые из китайцев, может, и таили злобу, но не выказывали ее открыто. Иное дело его родители — всякий раз, когда Генри куда-то собирался, они проверяли, на месте ли значок. Отцовская национальная гордость разбухала буквально день ото дня.