Читать «Записки партизана» онлайн - страница 113

Я лег и притворился спящим. Надо было все продумать. Взять себя в руки.

Евгения больше нет. Но есть отряд, который создан им и его друзьями. Есть план работы отряда.

Во имя освобождения Родины план этот должен быть воплощен в жизнь. Отряд будет еще сильнее, чем был. Так хотел Евгений.

* * *

Я сделал так, как посоветовал мне по дороге Геронтий Николаевич: сказал Елене Ивановне, что сыновья тяжело ранены и случайным самолетом из Шабановки отправлены в Сочи.

Елена Ивановна промолчала, пристально посмотрела мне в глаза — и поверила…

Я должен был скрывать от нее свое горе, и это помогало мне работать: я держал себя в руках.

Отправили разведчиков к месту взрыва: нужно было послать донесение командованию о том, как мы выполнили задание, а мы не знали точно, какие потери понесли фашисты.

Трудно было встречаться взглядом с партизанами, читать в их глазах боль и сочувствие.

Но никогда я не забуду того внимания, которым окружили нас, осиротевших родителей, товарищи наших сыновей.

Все, во всех углах лагеря говорили только об Евгении и Гене. И всюду слышалась одна и та же фраза:

— Тише. Мать услышит…

С этого дня и до последнего дня существования отряда партизаны звали Елену Ивановну в глаза и за глаза — «мать». И было это не просто случайное слово — за ним скрывались и сыновняя любовь, и большое уважение.

Вечером я подал Елене Ивановне записку — якобы радиограмму из Сочи: Геня безнадежен, у Евгения состояние тяжелое.

Ночью Елена Ивановна взяла автомат, гранаты и ушла в Шабановку. Она знала, что путь лежит через хутора, занятые немцами, но у нее теплилась надежда попасть в Шабановке на случайный самолет и добраться в Сочи…

Ее догнали далеко от нашей стоянки и едва уговорили вернуться.

На ее лице, на красных воспаленных веках, на волосах, сбившихся под белым платком, словно еще теплилось дыхание ребят. Мне казалось, что она боялась спугнуть его и потому молчала…

Тянуть больше нельзя было. Утром я передал Елене Ивановне новую «радиограмму» — о смерти ребят.

Она долго молча перечитывала записку. Потом бережно сложила ее и спрятала в патронташ. Она напрягала всю свою волю, но слезы крупными каплями текли из глаз.

Партизаны бережно обходили ее стороною. Они понимали: пока лучше не говорить с ней, не трогать ее.

Но пять или шесть раз в течение дня ко мне подходили группами партизаны и просились в операцию.

— Подождем день-другой, — говорил я.

И каждый раз мне отвечали одно и то же:

— Нельзя ждать: перед матерью стыдно.

Вернулись, наконец, разведчики.

Два дня они пробыли у места взрыва — сидели на высоких стогах сена и наблюдали в бинокли.

Паровоз и двадцать пять вагонов лежали разбитые вдребезги. Из-под обломков все еще неслись крики и стоны. На шоссе валялись обломки двух броневиков. Чуть поодаль — взорванные автомашины.

Через несколько часов после взрыва немцы пустили к Северской тяжелую машину, груженную боеприпасами. Машина прошла пятьдесят метров и взорвалась.