Читать «Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2» онлайн - страница 23

Если вам будет лень знакомиться с редкостным интерьером церкви Нотр-Дам, можете сослаться на высокие авторитеты: вот, мол, поэтесса Марина Цветаева осталась недовольна интерьером и высказала пожелание видеть церковь пустою – «без никого и ничего». Летом 1936 года Марина Цветаева с сыном (а может, какое-то время также и с мужем) жила в угловом доме, что стоит и нынче слева от церкви, выходя фасадом на улицу Кожевников (рю де ла Таннери, 18). В письме из Море́ (10 июля 1936 года), адресованном пражской подруге Анне Антоновне Тесковой и содержавшем, видимо, открытку с видом на мост через Луэн, Марина Ивановна оставила описание пейзажа и своей дачной жизни:

«Этими воротами выходили на реку, собственно – речку, с чудным названием Loing (loin). Речка – вроде той, где купалась в Тульской губ., 15-ти лет, в бывшем имении Тургенева, – там, где Бежин луг. Но – там не было ни души (только пес сидел и стерег), а здесь сплошные «души»: дачи, удильщики, барки, – ни одного пустынного места.

Приехали – мы с Муром – 7-го, сразу устроились и разложились – и расходились: в первый же день – три длинных прогулки: и на реку, и на холм, и в лес. Мур – отличный ходок. Moret – средневековый городок под Фонтенбло, улички (кроме главной, торговой) точно вымерли, людей нет, зато множество кошек. И древнейших старух. Мы живем на 2-м этаже, две отдельных комнаты (потом приедет С. Я.), выходящих прямо в церковную спину. Живем под химерами.

Наша церковь (эта) основана в 1166 г., т. е. ей 770 лет. (И сколько таких церквей во Франции! Лучшие – не в Париже.) Но внутри хуже, чем снаружи… Церковь люблю пустую – без никого и ничего. Хорошо бы пустую – с органом. Но этого не бывает».

Дальше идет описание 75-летней бедной хозяйки мадам Тьери («с усами») и ее 45-летней парализованной дочери. Французы и их религия (их «католическая ложь» и их «орлиные носы») не внушают симпатии русской эмигрантке (так, кстати, было и в Вандее, и во всех прочих местах Франции), интересуют ее только жизнь русской колонии и, конечно, собственные проблемы, а проблем этих множество, притом самых тяжких. Упомянутый в письме С. Я., муж Цветаевой, бывший «белый рыцарь» Сергей Яковлевич Эфрон, уже несколько лет назад до этого стал агентом НКВД (платным агентом, отчего появились наконец деньги на семейные летние поездки) и привлек к своей работе дочку Ариадну. И Эфрон, и Ариадна (да и сын-подросток) рвутся в сталинскую Россию, которая представляется им в розовом свете. Марина Ивановна боится отъезда, но выбора у нее, похоже, не остается. Именно в это время она пишет прекрасные стихи о навязшей в зубах патриотической «ностальгии»: