Читать «Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2» онлайн - страница 219

В кормейском доме жил последние девять лет жизни живописец и график Александр Орлов. В первые годы изгнания он жил в Праге, а с 1933 года – в Париже, где продолжал заниматься живописью, много раз выставлялся в парижских галереях, дружил с Сергеем Шаршуном. Умер 80 лет от роду и был похоронен в Кормее.

В том же старческом доме прожил последние годы жизни и живописец-эмигрант Василий Пустошкин. Совсем молодым он воевал у себя на родине против красных, потом в неродной Франции был шахтером, а позднее работал помощником скульптора в Париже. Резал гравюры на дереве, участвовал в выставках, входил в «Шайку Монпарнаса», работал на русской киностудии «Альбатрос», рисовал для рекламы, жил на пособие по безработице, а потом даже сподобился участвовать в какой-то московской выставке. Позднее он продавал на улице миниатюрные гравюры, в 1933 году помогал Н. Глобе устраивать иконостасы в церквах, в войну расписывал платки и шарфы для солдат и даже провел свою выставку в магазине тканей. Потом спрос на ткани упал, и художник стал продавать свои пейзажи на тротуарах Латинского квартала. 73 лет от роду поселился в старческом доме, но иногда еще ездил в Париж продавать свою живопись на парижских улицах… При проверке документов вытаскивал свой особый паспорт – апатридский, нансеновский…

Любителей сладостных пейзажей приглашаю сделать на пути к Понтуазу совсем небольшой крюк и отклониться на несколько километров к западу от дороги. Мы окажемся на высоком берегу Сены, в местечке Фрет-сюр-Сен (La Frettesur-Seine), на склоне цветущего холма, и перед нами откроется панорама леса Сен-Жермен-ан-Лэ. Французские художники и писатели хорошо знали эти места. В доме № 30 на набережной Сены (в местечке Фрет-сюр-Сен) восемь лет прожил художник Альбер Марке. Что до Мопассана, то он, конечно же, и здесь жил, ибо он облазил все берега Сены и писал об этих местах непрестанно. В его рассказах – восторженный гимн здешнему прибрежью и самой матушке Сене:

«В течение десяти лет Сена была моей единственной, всепоглощающей страстью. О, чудная, спокойная, зловонная река, полная разнообразия, миражей и нечистот! Я так любил ее потому, что она, казалось мне, открыла мне смысл жизни. И как я наслаждался видом цветущих берегов, лягушек, дремавших, ища животом прохлады, на листьях кувшинок, водяных лилий, нежных и кокетливых, красовавшихся среди тонких, высоких трав. О, как я любил все это, любил той бессознательной любовью, которая охватывала все мое существо глубокой, безыскусственной радостью!

Как сохраняются воспоминания о ночах любви, так я сохранил воспоминания о восходах солнца в утреннем тумане, над носившимися по всему горизонту бледными, словно мертвецы, пара́ми, принимавшими розовые восхитительные оттенки при первом солнечном луче, который падал на равнину. Я сохранил также воспоминания о лунных ночах, об отражавшемся в быстрой, трепещущей реке серебристом свете, который погружал душу в мир очаровательных грез. И все это – о, символ вечной иллюзии! – возбуждала во мне гниющая вода, уносившая к морю все нечистоты Парижа». (Рассказ «Муха». Пер. М. Лихтенштадт, 1896.)