Читать «Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2» онлайн - страница 204

Вожелевские коминтерновцы поехали в малодоступную Россию (не всех туда пускали, а тут – такой вояж, да еще на халяву) и все, что положено, написали. Без особого энтузиазма написали, вяло разыгрывая бешеный восторг на голом месте. Но вот что по-настоящему поразило и растрогало графа Кароли в этой поездке, так это те перемены, которые претерпел при пересечении советской границы переводчик французской делегации граф А.А. Игнатьев, которого Кароли иронически именовал прежде «экс-граф, экс-генерал, экс-атташе»:

«Волнение генерала Игнатьева казалось поистине трогательным. Поскольку он был теперь у себя на родине, он выполнял роль хозяина дома и расплачивался за угощение. Всем начальникам он сообщает, что он был когда-то граф и генерал и вот впервые возвращается на родину. Это немедленно производит впечатление. Большевистские чиновники бросаются в его объятия и целуют его в обе щеки. Нас охватывает фотографическая лихорадка, и со всех сторон щелкают камеры…

…Три странного вида личности едут в соседнем вагоне. Кондуктор шепчет нам на ухо, что они из ГПУ. Интересно, не должны ли они наблюдать за нами? Игнатьев сидит с ними и пьет с ними водку, ему нет дела, кто они, хоть были бы они сами дьяволы, лишь бы они были его соотечественники. Они вместе обсуждают вопросы политики и горько упрекают французов, отказавших предоставить займ России. На каждой остановке мы выходим из вагона и без запрета пользуемся фотоаппаратами…

…с генералом Игнатьевым произошла в ходе нашего путешествия странная метаморфоза. На наших глазах он из обходительного западного дипломата, дамского угодника превратился в грубого, неотесанного человека, настоящего mujik, который смотрел на нас, людей Запада, с явной антипатией и отвращением. Когда наше судно в поездке по Черному морю стало опасно крениться на борт – у него сломался штурвал – и дельфины прыгали за кормой, Игнатьев сел за рояль, стал играть и петь старые народные песни, развлекая попутчиков, которые столпились вокруг него, подпевая ему и подыгрывая на гитарах. В его белой рубахе его можно было принять только за mujik. Он отбросил последние остатки европейских манер и что-то оскорбительно бурчал в ответ, когда к нему обращались с просьбой. Как от переводчика от него теперь было немного толку, но я редко встречал более счастливого человека. Он посетил свое бывшее имение, ныне превращенное в «кольхоз», и был рад обнаружить там своего старого камердинера, который оставался в доме за сторожа. Они упали друг другу в объятия. Я вообще думаю, что главная черта русских людей, независимо от их классовой принадлежности, это их глубокий и пылкий патриотизм, их привязанность к земле, с которой они ощущают род мистической связи…»