Читать «Летописец» онлайн - страница 173

Дмитрий Вересов

Мальчишки поздравили себя с гениальным планом. Но пора было спускаться на землю. Есть захотелось.

* * *

Михаил Александрович Лунин на днях стал обладателем портативного магнитофона. Магнитофончик был величиной с радиорепродуктор, висевший на стенке в гостиной, под который мальчишки делали утреннюю зарядку, а потом завтракали, слушая «Пионерскую зорьку», где дети говорили фальшивыми голосами отличников, а потом детский хор радио и телевидения исполнял давно надоевшие пионерские песни.

Магнитофон привез Михаилу в подарок из заграничной командировки коллега, а полагался подарок за неофициальную помощь в написании диссертации. Магнитофон пришелся очень кстати: Михаил давно мечтал о чем-то подобном, чтобы прищучить соседушку-дворника и отселить его наконец куда подальше. День ушел на то, чтобы перевести инструкцию по пользованию импортной техникой и на освоение новой игрушки. Магнитофончик прекрасно записывал звук голоса и чисто — узнаваемо — воспроизводил его. Оставалось придумать, как замаскировать аппарат, а потом подловить момент и включить его, когда дворник в очередной раз начнет похабничать на кухне. Запись планировалось дать послушать управдому, в довольно обширных владениях которого все не находилось места для дворницкой.

Михаил придумал поставить магнитофон под кастрюлю. Так он и поступил ранним воскресным вечером, поскольку каждый воскресный день в обязательном порядке праздновался Мухой. Заслышав знакомый хриплый мат в каморке, сопровождаемый игривыми повизгиваниями подружки дворника, Михаил нажал кнопку на магнитофоне и быстро вышел из кухни, не желая сталкиваться с этой пьянью.

Сегодня Муха в очередной раз явился в сопровождении Липы, дворничихи с соседнего участка. Липа считалась относительно постоянной подружкой Мухтара Насыбуловича, его дамой сердца, имевшей право и на черную ревность, и на испанскую страсть, и на жестокую месть соперницам, выражавшуюся в служебных пакостях, если не в выдирании сальных волос.

Липа слыла первой красоткой среди дворничих и заботилась о своей внешности. Она вытравливала волосы пергидролем, начесывала свою шестимесячную «химию», высоко взбивала прическу и закалывала над ушами невидимками. Мелкие желтые кудряшки падали до сине-зеленых век, вымазанных тенями польского производства. Поверх теней рисовались нетвердой с похмелья рукой широкие, как пиявки, и такие же извилистые «стрелы независимости», теряющиеся под кудряшками на висках. А щеки прекрасной дамы, ярко цветущие, как хорошо унавоженная роза, словно бы привлекали мелких мушек — то катышками с ресниц осыпалась «тушь махровая», купленная у цыганок на Невском. На губах, ради кокетства сложенных сердечком, расплывалась отечественная ядовитого оттенка помада, затекая в морщинки на подбородке, а грязноватые ногти покрывал кисельный лак. Благодаря широким бедрам Липа даже в пьяном виде твердо держалась на ногах, и это качество представлялось весьма ценным ее ненаглядному, которого она, бывало, доставляла домой.

Вот и сейчас Липа на закорках внесла мычащего Муху на кухню и опустила его кулем на табуретку, с которой он не замедлил свалиться. Это событие ознаменовалось порцией отборной матерщины, добросовестно записанной импортной техникой, спрятанной под большой алюминиевой кастрюлей.