Читать «Смысл и назначение истории (сборник)» онлайн - страница 460

Те, которые дали меру человечности: Сократ, Будда, Конфуций и Иисус Христос (Ясперс принципиально отрицает богочеловечество Христа).

Те, которые основывают философию и всегда продолжают порождать ее: Платон, Августин, Кант.

Метафизические наброски. Светские космические концепции: Ксенофан, Эмпедокл, Демокрит, Посейдоний, Дж, Бруно.

Те, которые потрясают и обновляют. Взрывающие отрицатели: Абеляр, Декарт, Юм. Великие пробудители: Паскаль, Лессинг, Кьеркегор, Ницше. Великие создатели систем: Аристотель, св. Фома, Гегель.

Философы в поэзии: греческие трагики, Данте, Шекспир, Гете, Гельдерлин, Достоевский.

Философы в сфере мудрости. Отступление в трансцендентное: Эпиктет, Боэций. Эрудиты мудрости: Сенека, Чжуан-цзы. Успокоение без трансцендентного: Эпикур, Лукреций. Скептическая независимость: Монтень.

Протей — в греческой мифологии морское божество, способное принимать облик различных существ.

Согласно мифу, изложенному Платоном в «Федре», созерцание земной красоты есть воспоминание о занебесном мире истинного бытия и совершенного знания, который душа созерцала до своего воплощения в тело (и которого она вновь касается в таинствах религий).

Cogito ergo sum Декарта. Основой философского метода Декарта служит сомнение. Мыслитель, претендующий на создание истинной философской системы, должен подвергнуть сомнению все ее основания и, тщательно исследовав их, отбросив все недостоверное, все смутное, найти в качестве базиса для своей системы абсолютно достоверное положение. Таким базисным положением оказывается у Декарта факт собственного существования, очевидность которого усматривается из следующего умозаключения: если я мыслю (в частности, сомневаюсь), то с необходимостью я и существую.

Намек на знаменитый разговор Ивана и Алеши Карамазовых в «Братьях Карамазовых» Достоевского (Книга V, глава IV: «Бунт»). Иван Карамазов, обсуждая проблему искупления мирового зла и будущей мировой гармонии, настаивает, что честнее не принимать этой гармонии. «Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискупленными слезками к „боженьке“! Не стоит потому, что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии. Но чем, чем ты искупишь их? Разве это возможно? Неужто тем, что они будут отомщены? Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены?.. Лучше уж я останусь при неотмщенном страдании моем и неутоленном негодовании моем, хотя бы я был и неправ. Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно» (Ф. М. Достоевский. Поли. собр. соч. В 30 т. Л., 1976. Т. 14. С. 223).

Знаменитое «Утешение философией» Боэция начинается тем, что герою его (самому автору), погруженному в бездну невзгод, оказавшемуся на грани отчаяния, является «женщина с ликом, исполненным достоинства, и пылающими очами, зоркостью своей далеко превосходящими человеческие, поражающие живым блеском и неисчерпаемой притягательной силой» (Боэций. «Утешение философией» и другие трактаты. Наука. М., 1990. С. 190). Это — живая персонификация философии. Она ведет с героем диалог и демонстрирует ему почти физически ощутимую терапевтическую силу мысли, осознающей себя, погружающейся в себя и постепенно преодолевающей душевное смятение на путях осознания всемогущества Божественного Промысла.