Читать «Последний единорог» онлайн - страница 16
Питер Сойер Бигл
– Меня еще никогда не заколдовывали, – сказала Она дрожа. – И раньше меня узнали бы повсюду.
– Я прекрасно представляю, как вы себя чувствуете. – Под глубоким взглядом ее темных бездонных глаз он нервно улыбнулся и потупился. – Редкий человек кажется именно тем, чем является на самом деле, – продолжал он. – Мир неверных суждений, неправильных оценок. Вот я сразу же признал в вас единорога, сразу же… И я вам друг. Вы же принимаете меня за клоуна, или тупицу, или предателя, и таков я, должно быть, и есть, если таким меня видите вы. Чары, которыми вы зачарованы, – это всего лишь чары, они спадут, как только вы окажетесь на свободе, а вот проклятие вашей ошибки навсегда ляжет на меня. Мы не всегда такие, какими мечтаем быть. Но я читал или песня такая была, что, когда мир был молод, единороги умели различать «свет истинный и ложный, лица улыбку и души печаль».
По мере того как светлело, голос его становился все громче, и на мгновение она перестала слышать скулеж прутьев и мягкий звон крыл.
– Я думаю, что ты мой друг, – сказал она. – Ты поможешь мне?
– Если не вам, то уж никому, – ответил волшебник. – Вы моя последняя надежда.
Повизгивая, чихая и дрожа, один за другим пробуждались печальные узники «Полночного карнавала». Одному только что снились скалы, жуки и нежные листья; другому – прыжки в теплой высокой траве; третий грезил о жидкой грязи и крови. Четвертому снилась рука, чешущая заветное место за ухом. Только гарпия не спала и сидела, не мигая глядя на солнце.
– Если она освободится первой, мы погибли, – проговорил Шмендрик.
Вблизи (он всегда раздавался вблизи) они услышали голос Ракха: «Шмендрик! Эй, Шмендрик, я разгадал! Это же кофейник, правда?» – и волшебник начал медленно удаляться.
– Завтра, – прошептал он единорогу. – Поверьте мне хоть до вечера. И тут он с шумом и значительным усилием исчез, при этом казалось, что какую-то часть себя он все-таки оставил.
Через секунду скупыми как смерть прыжками клетки появился Ракх. В глубине своего черного фургона Мамаша Фортуна ворчала себе под нос песню Элли.
Вскоре стала неторопливо скапливаться новая группа зрителей. «Порождения ночи!» – как заводной попугай, зазывал их Ракх. Шмендрик стоял на ящике и показывал фокусы. Она наблюдала за ним с интересом и растущим недоверием не к честности его, а к мастерству. Он сотворил свинью из свиного уха, обратил проповедь в камень, стакан воды – в горсть песка, пятерку пик – в двадцатку пик, кролика – в золотую рыбку, которая тут же утонула. Но каждый раз, когда он ошибался, глаза его говорили единорогу: «Ну, вы ведь знаете, что я могу делать». Один раз он превратил мертвую розу в семя, ей это понравилось, хотя семечко и оказалось огуречным.
Представление началось. Опять Ракх вел толпу от одного жалкого призрака Мамаши Фортуны к другому. От дракона исходили языки пламени; Цербер выл, призывая себе на помощь весь Ад; сатир до слез смущал женщин. Зрители украдкой взирали на желтые клыки мантикора и на его набухшее жало; затихали при мысли о Змее Мидгарда; удивлялись новой паутине Арахны, похожей на сеть рыбака, сквозь которую по капле просачивается луна. Все они принимали паутину за настоящую, но только паучиха верила, что в ней запуталась настоящая луна.
