Читать «Новеллино» онлайн - страница 32

Отшельник распрощался с оруженосцами, а одному своему верному другу написал, чтобы он тайно переправил ему в день турнира оружие и коня.

Друг исполнил просьбу отшельника, послав ему в день турнира оружие и коня, так что в назначенное время был он в рядах рыцарей и одержал победу.

Стражники увидели его и узнали. И тут же с торжеством подняли на руки. На радостях откинули забрало с его лица и стали просить во имя любви, чтобы он спел. Но он ответил: «Я не буду петь, пока моя дама не помирится со мной».

Благородные рыцари отправились к этой даме и стали умолять ее, чтобы она простила ему. Дама ответила:

«Передайте, что я не прощу ему, пока сто баронов, сто рыцарей, сто дам и сто девиц в один голос не попросят у меня о милости, не зная при этом, к кому обращаются».

Тогда тот рыцарь, будучи весьма рассудительным человеком, прикинул, что приближается Сретенье, и в По будет большой праздник, и знатные люди съедутся в монастырь. И подумал: «Моя дама будет там, и там соберется столько знатных людей, сколько она потребовала, чтобы просить у нее милости». И тогда сочинил он прелестнейшую канцонетту. Когда же настало утро праздничного дня, он вскочил на амвон и начал петь эту свою канцонетту как только мог лучше, а уж это он умел очень хорошо. Пел же он так:

(I) Когда тяжелый слон вблизи ручья оступится и рухнет – в тот же миг звучит его собратьев трубный клик, и слон встает, и к родичам стремится: того же я хочу от вас добиться, поэтов Но великодушная семья! Вам ведомо, сколь велика печаль моя. Вернете ли вы мне утраченный покой, Подняв в мою защиту голос свой? Угодно ли просить со мной о милости там, где к разумной речи не склонят лица? (Il) A коль и впрямь отныне для меня иссяк любовных радостей родник, я предпочту под тяжестью вериг страданьем изойти, истлеть в темнице, в монастыре навеки затвориться, немотствовать весь век, коль такова судьба, которая мне шлет……………………………… …………………………… ни чести, ни отрады. Я не способен, как медведь лесной, терзать добычу, рвать, не зная милости, и убивать, и насыщаться без конца. (IV) К обрыву бездны ныне призван я за то, что укрощать я не привык многоречивый, подлый свой язык: и если бы я мог, как Феникс-птица, сгорев в огне, душою возродиться, я тотчас тело сжег бы в пламени огня, а с ним – всю ложь и тлен земного бытия, и в муках воспарил бы я в предел святой, туда, где Юность с дивной Красотой и с Доблестью соседствуют, и милости молил бы я в слезах, припав к стопам Отца. (V) Пусть эта песнь и жалоба моя летят туда, где ненаглядный лик узрел бы я, когда бы хоть на миг послать виновный взор вослед решился. За год скитаний как я изменился! Уже не тот болтун, каков был прежде, я. Я воротился к вам, свой скорбный путь кляня, как раненый олень, терзаемый стрелой, бежит на смерть, туда, где крик и вон. И вновь молю я гнев сменить на милость.