Читать «Погребальный поезд Хайле Селассие» онлайн - страница 4
Гай Давенпорт
Не вступая в спор, Кафка упомянул внутренний голос, свое сознание.
— И еще вот эту: «Почему образованный человек не может доверять Библии?»
Шведские божки, прогуливаясь, остановились на безопасном расстоянии послушать. Длинная крайняя плоть морщинилась на кончиках. Волосы на лобках рыжевато-коричневые. На крестцах у них, сразу над бедрами, виднелись ямочки — словно чтобы показать, как хорошо прилажены длинные ноги. Миловидные мальчики, стройные и грациозные, как оленята. Как Асаил из Книги Царств, — быстроногие, точно серна. Точно юный Давид, румяные и прекрасноглазые.
— Я не могу уповать на милость Божью, — сказал Кафка.
Не в силах вынести честности пристального взгляда проповедника, он опустил глаза.
Тощий старик с седой шевелюрой и красным носом присоединился к ним, делая время от времени замечания, — скорее всего, на халдейском языке.
— Вы мормон? — спросил проповедник. — Теософ? Но раз вы юрист из Праги, вы ведь сторонник Дарвина, верно?
И вновь Кафка сослался на неколебимую духовность сердца.
— Неужели и Дарвин во пророках?
Старик, откашлявшись и утерев губы, произнес еще нечто на халдейском.
Кастор и Поллукс улыбались сладко, точно ангелы.
Ему снилось, что его соседи-нудисты истребляют друг друга. Началась битва обнаженных, как у Мантеньи. Они пинались и наносили стремительные удары кулаками. Сначала две группы, на которые разбилось общество, шутили друг с другом, потом перешли на колкости. Здоровенный мужик, принявший командование одной группой, крикнул противникам:
— Люстрон и Кастрон!
— Что? Люстрон и Кастрон?
— Вот именно!
И тут началась потасовка, точно у фанатиков Гойи. Когда все было кончено, от сражавшихся ничего не осталось. Большая лужайка опустела.
Кафка проснулся, удивленный.
Мог ли домовой видеть его сны? Что бы сказал доктор Фрейд? Что, черт возьми, означают «люстрон и кастрон»?
Сон был как-то связан с его привычкой воспринимать красивых шведских мальчиков как Кастора и Поллукса, невзирая на то, что в сознании их сплелись невежество, предрассудки, фольклор, архаические страхи, провинциальные суждения и лютеранское благочестие, и разговор с ними неизбежно свелся бы к автомобилям и Иисусу.
Латинские окончания, скорее, чем греческие, превратили бы слова в
Кастор и Поллукс не могут существовать одновременно. Один живет, когда другой мертв, — обмен, совершенный любящими братьями.
В ботаническом саду в Иене возле лопухов колоказии Фридрих Шлегель в темно-сером пальто с синим воротником сказал, что фрагмент должен быть завершен в самом себе, как дикобраз.
Кастору и Поллуксу, когда они снова раскланяются с ним на тропинке, улыбаясь в невинной наготе, он мог бы объяснить: «Я — юрист, и у меня есть сестра, она агроном». Это, возможно, прозвучало бы как «Я — судья, и у меня есть маленький братишка, который валяет дурака».
