Читать «Погребальный поезд Хайле Селассие» онлайн - страница 20
Гай Давенпорт
Этот прерывистый туманный огонек был сродни голосу в саду.
— О не сомневайся, но уверуй!
— Господи, я недостоин.
— Имя твое будет голубь вещий.
Древний иврит Предвечного с его гортанным мурлыканьем и шипящим мерцанием ронял в его сердце одно слово за другим.
Ветер стих, паруса обвисли, море разгладилось.
— Встань, иди в Ниневию в Ассирии, — говорил он. — Иди в Ниневию в Ассирии и выведи людей из их предрассудков. Скажи им, что аз есмь. Скажи им, что судьба — это ложь. Скажи им, что аз есмь то, что аз есмь. Скажи им, что их образы чудовищ и блуждающих звезд — лишь жалкое и глупое понимание бытия.
В холодке после заката сад заполняли тени, горлицы курлыкали в терпентинах. Он любовался белыми, исполосованными горько-зеленым тыковками, длинношеими горлянками цвета песка, ласточкиными гнездами. Огурцами, корнишонами, пепо.
То был старик Вечноживой, вне всякого сомнения.
Хорошо сделал, что сбежал.
Море начало вздыматься низкими маслянистыми валами.
Какое ему дело до голубятен Ассирии и прогнивших эвкалиптов, где гнездятся пчелы? До львов и гиен Ассирии? У них там своя Иштар, мерзость прелюбодеяния. Они там вычисляют звездный свет, толкут запретные травы, описывают невозможных тварей — крылатых быков, демонов с когтями.
Предвечный — дух, источник нашего бытия, направляющий стопы муравья и зуб лисицы, человек же оставлен свободным взыскать десницы своего творца. Набухающая тыква лежит, а лоза, на которой она набухает, ползет и умножает свои листья. Так и сердце наливается знанием, а тело передвигается по миру, учась равно и у доброго, и у подлого.
Если Предвечный сделал нас свободными, то почему же относится к нам как к рабам?
Там, где черная стена тучи провалилась в потемневшее море, молния пустилась в дьявольскую пляску.
— Шквал, — сказал капитан.
Он ударил так жестко и внезапно, что судно отбросило назад. Парус сорвало, и он гулко лопнул у них над головами. Матросы, взывая каждый к своему богу, стали сбрасывать кладь за борт. На борту этого бессчастного судна, сказал один, есть некто, на кого очень сердит Ваал. Другой вскричал, что с ними — некто, совершивший в глазах Тота нечистое деяние. Кто? Пассажир Голубок забылся крепким сном, околдованный чем-то.
Капитан тряс его так, что голова моталась у Голубка на плечах.
— Это ты? — ревел он.
— Это он! — соглашались остальные.
— Это ты? — кричал капитан снова и снова.
— Это я, — ответил Голубок. — Я — еврей. Я в тисках великого страха перед ликом господа моего, чье имя — Предвечный, сотворивший море и сушу.
— Что же сделать нам с тобою, спросил купец, чтобы вина твоя не утопила всех нас?
И рек он им:
— Возьмите меня и бросьте меня в море. И море утихнет для вас, ибо я знаю, что ради меня постигла вас эта великая буря.
Но эти люди начали грести изо всех сил, чтобы пристать к земле, но тщетно. Ибо море все бушевало против них. И воззвали они тогда к своим богам и сказали: Да не погибнем за душу человека сего, Господи! И да не вменишь нам кровь невинную за деяния грешника!
И взяли они Голубка, и три человека понесли его и скинули за борт.