Читать «Литература факта: Первый сборник материалов работников ЛЕФа» онлайн - страница 26

Можно с удовольствием констатировать все же, что (субъективно) отнеслось к своей задаче большинство попутчиков не только очень честно, но и старательно. Они сделали все зависящее для того, чтобы понять и передать нам то, чего они не делали и не понимали.

В результате мы имеем такие произведения, как «Голый год», «Третья столица», «Рвотный форт», «Партизаны», «Бронепоезд 14–69» и другие. Все они характерны тем, что революция в них рассматривается под углом славяно-большевистским, национально-большевистским, испуганно-обывательским, биологическим и даже — под углом полового вопроса. Чего же вы хотите от людей, политически и всяко невежественных, которые, вооружившись одной только дедовской эстетикой и личной добросовестностью гражданина, пытаются «творить» осознавательские свои «легенды»! За все это время мы знаем только одно хоть сколько-нибудь тематически умное, не на одной только «интуиции» построенное, произведение. Это — «Города и годы» К. Федина. Но и то — формально так замудрено, что приходится читать его… с конца к началу!

Кстати — о формальных достижениях «серапионов».

Правильнее было бы назвать их — техническими.

Стиль «серапионов» — это помесь синтетического (горьковского) реализма и облегченного импрессионизма 10х годов. Открытую несколько ранее (в живописи и отчасти в поэзии) теорию сдвига плоскостей они поставили во главу угла. Пильняк, например, сдвигает и, сближая, синтезирует: эпохи, территории, идеи, лица. В принципе — это не плохо. На деле — не обходится без курьезов. Второе достижение «серапионов» — это вклинение документов. Опять-таки: это было бы очень хорошо, но, во-первых, все это крайне робко, а во-вторых, вмонтировываются-то не подлинные документы, а имитация.

Конкретности серапионы шарахаются так же, как политики. Крепко, даже вещно как-то сколачивал литературный образ Всев. Иванов — в «Бронепоезде» и «Партизанах»; но подробнее об этом — здесь не место. Внемистическое, уточняюще-материальное, не вдохновенческое, а научное построение образа нам еще очень может пригодиться. Жаль только, что писатель сам потом скатился в «творчество».

8. Планетарные

Пролетарские поэты первого периода политики, конечно, не боялись. И вообще они ничего не боялись. Кроме обвинения в буржуазности. Но это не спасло их, правда, не от буржуазной эстетики (почему у нас так ее боятся, когда в действительности ее нет?), а… от чуть ли не державинской!

Не приходится винить их в том, что они ударились в противоположную «серапионам» крайность: от боязни революции — к воспеванию революции. Это было хорошо тогда, поскольку революция нуждалась в утверждении, и в этом смысле поэзия пролетарских была сравнительно конкретна и, по-нашему, правильна. Плохо было не то, что они «воспевали» действительность, ибо в известный момент и воспевание является жизнестроением, а то, что они воспевали ее чужими и плохими голосами. Когда Державин воспевал «богоподобную» Фелицу, это было понятно, но нам это «богоподобие» совсем ни к чему, хотя бы это относилось и к революции.