Читать «Тот самый Янковский» онлайн - страница 6

Мы были знакомы с Олегом до этого случая, но после этой ресторанной встречи, банкета по поводу окончания съемок «Храни меня…», после этого оливье-салата с физиономией – мы стали ощущать себя друзьями.

И начиналась моя главная жизнь, которая называется дружба. Не то чтобы мы перезванивались каждый день и спрашивали друг друга: «Ну как настроение у тебя там вообще?» – ничего этого не было, никаких сообщений из области иносоциальных мыслей, да и виделись мы редко и всегда по каким-то дурацким поводам. И когда виделись, ничего друг другу не сообщали путного… ничего… Только ржали… Ну вот этого было вполне достаточно, чтобы ощущать себя близкими, исключительно близкими людьми. В это время у Олега произошла еще одна история, которая стала одной из главных историй в его жизни. Я был на спектакле в Ленкоме, где Марк Захаров был впервые в качестве главного режиссера этого театра. Он пришел из Театра Сатиры, привел в этот театр Олега. И был спектакль «Автоград». В этом спектакле «Автоград» я первый раз увидел Олега как театрального артиста. Я абсолютно не мог понять, как это может быть, чтобы Олег был театральным артистом! Вот Саша Абдулов, конечно, можно понять, что он театральный, а то, что Олег театральный артист… Ну как он говорил! Я совершенно не любил, терпеть не мог любой аффектации чувств, любого нажима, любого какого-то стремления кого-то поразить внешностью, интонацией, криком или шепотом. И Олег был ненавистником внешних эффектов, любых внешних эффектов.

Дальше у Олега началась превосходнейшая страница жизни, которая сделала его действительно бесконечно любимым всем советским народом! И остается им до сих пор. Я приезжал с премьерой «Анны Карениной» в Ереван, в Армению, которая теперь отдельное государство, я там паспорт отдавал, штамп ставил, границу пересекал! Но люди – советские, все родные советские люди! Битком набит зал абсолютно родными советскими людьми! Все, все, все на том же месте сидят, с той же душой, с той же психологией, и с тем же отношением, и с той же немыслимой любовью к Олегу! И в Израиле мы недавно показывали «Анну Каренину» в огромном театре. Этот огромный театр, знаменитый театр, битком набитый, – все советские люди. Тот же Израиль, Ближневосточный кризис, Палестина… – советские люди, наши советские люди. В зале Трайбека – это один из самых роскошных залов Нью-Йорка, 1400 мест зал, центр Нью-Йорка – битком набито на первом показе «Анны Карениной». Продавали билеты за дикие деньги друг другу… пришли смотреть Олега. Конечно, не меня, Олега. Те же советские люди. Нам еще долго ждать, пока мы все вымрем! И появится что-то такое специфическое, так сказать, антисоветское. Пока я не вижу ни малейших таких перемен.

Раскиданные по всему миру замечательные советские люди, изумительные люди, понимающие. Мы понимаем друг друга с полувздоха, с полудыхания. И все они обожают Олега. И этим обожанием дышал зал. В Лондоне, в Монреале, в Торонто, в Нью-Йорке. Почему? Потому что советские люди. И потому что то, что называется… «Тебя, как первую любовь, России сердце не забудет». Сердце не забывает именно как первую любовь. И вот этим вот первым любовником России – Советского Союза, этих миллионов людей сделал Олега Марк Захаров. Все знали, что он очень хороший актер, но членом каждой советской семьи, любимым членом каждой семьи сделал его Марк Захаров, сняв «Обыкновенное чудо», где Олег… Опять непонятная та же самая история: Абдулов Саша там скачет на конях, там чего-то… Этот сидит там… крутит ручку, но за этим кручением ручки чувствуется такая душевная мощь и не обыкновенная красота. Я знаю ту красоту, знаю, как в 4 часа утра в вагоне-ресторане можно получить бутылку, если его об этом попросят. А тут такая колоссальная значительная человеческая красота! И как-то до меня дошло. Я с ним встречаться стал: «Слушай, а что происходит? Почему мы с тобой не работаем-то?» А я даже и не думал с ним работать никогда. Как-то вполне нам было достаточно наших дружеских встреч. И тут я посмотрел его в «Обыкновенном чуде». Более красивого, мужественного, породистого человека я в жизни не видел. И эта мужественность, красота и порода никак на себе не настаивают. Он говорит обыкновеннейшим голосом обыкновеннейшие вещи.