Читать «Только вперед! До самого полного!» онлайн - страница 129

И, пересилив себя, Максим решительно скомандовал:

— По местам стоять, с якоря сниматься!

После короткой паузы — новая команда, теперь Разуваеву:

— Вперед! До самого полного!

Сто второй не хотел уклоняться от боя.

17

Матросы, зубоскаля, утверждали, будто бог, впервые увидев тельняшку, выдуманную человеком, немедленно так влюбился в нее, что в тот же час свою жизнь на земле переделал по образу и подобию ее: бесконечное чередование светлых и темных полос и полосочек. Вроде бы все это пустая болтовня, однако, если взглянуть на события с этой философской позиции…

Благополучно вышли из жарких боев и своим ходом доплелись до судостроительного завода — светлая полосочка; а вот не стало мичмана Мехоношина — черная полоса.

Случалось, и по нескольку светлых и темных полос на один день приходилось. Вот сегодня, всего лишь час назад, за умелые и смелые действия в минувших боях командование весь личный состав сто второго наградило орденами и медалями; его, Максима, — орденом Красного Знамени. И сразу же, когда они еще не успели налюбоваться наградами, до конца еще не осознали, что эти ордена и медали действительно вручены им, — приказ: в ближайшие дни доукомплектоваться согласно штатному расписанию. Сухая, казенная формулировка, продиктованная самой жизнью, а для Максима, для каждого, кто служил на сто втором, — безжалостный удар в сердце: значит, исключай из списков Якова Новикова, Насибова и других, кого отправили в госпитали.

Умом понимали, что должно поступить только так (не может бронекатер воевать в полную силу, если отсутствует почти треть личного состава), а в сердце все равно тупая боль.

Правда, Медведев сказал после оглашения приказа:

— Принимай, Максим Николаевич, пополнение, принимай. А потом, когда время припрет, авось придумаем что-нибудь.

Придумать, конечно, можно будет. Только это слабое утешение: а вдруг новый человек, приходу которого сейчас противится душа, окажется хорошим товарищем, прирастет к сердцу? Значит, теперь уже сам себе и добровольно боль причиняй?

Еще переживали, еще негодовали, а к катеру уже шел Дудко. Шел подчеркнуто прямо и какой-то потемневший лицом. И эта подчеркнуто четкая походка, и это окаменевшее лицо сказали Максиму, что Дудко пьян. Не выпил, а напился до такого состояния, когда человек уже почти ничего не соображает.

Дмитрий, как точно знал Максим, был трезвенником. Нет, он никогда не отказывался от рюмки вина или стопочки водки, но больше этой нормы ничего не принимал, говорил, что его профессии противопоказаны затуманенные мозги и дрожащие пальцы.

И недоброе предчувствие закралось в душу.

Дудко, чуть шатнувшись, сам прошел по трапу на катер, не глянув ни на Максима, ни на матросов; сам спустился и в каюту командира бронекатера. А вот здесь, когда ему показалось, что его никто не видит, упал на койку, уткнулся лицом в подушку и заплакал. Беззвучно. Только плечи вздрагивали мелко-мелко.

Максим присел на свою койку рядом с ним и растерянно посмотрел на Одуванчика и других матросов, толпившихся у порога каюты.