Читать «Скворец №17 (рассказы)» онлайн - страница 73

На стене висят матерчатые сумки. Неверной походкой торопится к сумке пожилая женщина в черном платке, нетерпеливо вырывает бумажный кулек, садится на место, прячет в кулек лицо и сидит, вздрагивая спиной.

— Будь здорова, бабушка! — Рамазан хлопает её по плечу.

Женщина — та, что моложе, — сурово смотрит па него. Абуталиб с горечью думает: как можно смеяться над несчастной женщиной? Он и сам чувствует себя неладно: что-то непонятное творится с ушами. Когда самолет бросает, в сердце входит холодная легкость. Старик нервно дышит и стирает со лба капельки пота.

Рамазан лезет к летчикам в кабину и что-то кричит. Пилоты смеются и качают головой. Юноша нравится им. Рамазан дер-жится молодцом, не то, что это старичье. Он размахивает руками и шевелит пальцами. Оказывается, он поет, стараясь переорать шум мотора. Что там можно услышать, в адовом шуме, да ещё с тяжелыми наушниками па голове? Но пилоты кивают ему и смеются — пассажир попался что надо! Рамазан не чувствует высоты и качки. Ноздри его раздуваются, грудь распирает от азарта и веселья.

А старый Абуталиб взглядывает на широкую спину внука и думает: не слишком легко ли все дается ему? И куда это может завести? Раньше он мало думал о внуке. Теперь, когда забота о его устройстве свалилась с его плеч, он внимательнеё присматривается к нему. Слишком легко удалось все уладить. Конечно, в училище могли допустить ошибку, но откуда он, Абуталиб, знает об этом? Не сделали ли все это ради него, известного ашуга, чтобы не огорчать его? Напрасно он не захотел сам сходить в училище и поговорить с директором. Он узнал бы всю правду, и совесть, беспокойная совесть, не томила бы его сердце. Хорошо ли в такие годы, когда смерть стоит на пороге, кривить своей совестью?

А внук — не мог найти другого времени и места! — поет сейчас. Разве у летчиков нет болеё важного дела, чем слушать его песни? Разве он не отвлекает их? Да и что они услышат в этом шуме? Старик вдруг понимает: Рамазан поет для себя. Ему все равно, слушают его или нет, он поет для себя и получает от этого удовольствие. Абуталиб раздраженно стучит палкой об пол — голос внука противен ему и кажется воем шакала. Но Рамазан слышит только себя. Женщины обеспокоенно взглядывают на старика: не худо ли ему?

Абуталиб просыпает табак, но все же ему удастся втянуть хорошую понюшку. Он отворачивается к окошку, чтобы не видеть внука. Петь для себя! Разве это не дикость? Разве песня существует не для того, чтобы нести свою радость другим?

Постепенно старик успокаивается. Теперь самолет летит над горами. Своими ущельями и отрогами, с длинными и острыми зазубринами хребтов, горы похожи на огромных старых ящериц. С их отвесных боков и пологих склонов струятся морщины. Эти горы древние, как мир, и он, Абуталиб, чувствует свое с ними родство.

Внизу возникают аулы. Они лепятся по склонам, как птичьи гнезда. Серебрится толстый жгут реки. Вода сползает по ущелью, как неостывшая лава. Проплывают сады, поля и склоны: лесистые с одной стороны и голые, неживые — с другой. Темнеют витки дороги, по которым двигаются редкие автомашины. Овечьи отары пестреют в зеленых долинах.