Читать «Скворец №17 (рассказы)» онлайн - страница 27

— Ой, мамочки, слезищи какие!

Неизвестно, что здесь было смешного, но смеялась она все пуще, и в смехе этом, как льдинки весной, таяли последние остатки его обиды. А потом она укоризненно покачала головой.

— Сколько из-за тебя переволновались. В Пеструхино звонила, мать тут вся избегалась… А сейчас, как поешь, достанем учебники и будем заниматься.

Сперва они вместе поели, а потом долго сидели за столом, склонившись головами, и Юлька, как давным-давно, в то время, когда Павлик был ещё маленький и не ходил в школу, читала ему книжку, а потом помогала готовить уроки.

И, между прочим, попросила решить задачку, ту самую, с которой он не мог справиться в классе. И, странное дело, Павлик без всякого труда решил ее.

Видно, лето уже прошло, и все теперь в голове укладывалось по местам.

НАТАША

Филька снял сапоги ещё во дворе, приподнял щеколду и тихо прошел в избу, стараясь не скрипеть половицами. Время было позднеё — второй час ночи, но мать ещё не спала.

— Явился, полуношник! Ты тут маешься, душу изводишь, а он шляется неизвестно где. Говорил с бригадиром-то?

Филька не ответил, взял со стола кусок творожного пирога и полез на печь. Она проводила его осуждающим взглядом, повернулась к мужу, спавшему рядом, и сердито толкнула его:

— А ты что себе думаешь? Слышь, Герасим?..

Муж закряхтел, поворачиваясь.

— Спи ты. Ночь гляди, — проворчал он.

— Успеешь выспаться. Я об нем одна должна думать? Ты что, не родитель ему?

Она села на кровати, опустив ноги на пол.

— Из Сосновки послали ребят в город учиться на полный кошт, а ты, значит, хуже других? Иль отец твой в чинах больших и денег не знает куда девать? И за что меня бог наказал, какою радостью наградил за горькую жизнь мою?

Филька жевал пирог, чувствуя бессильную жалость к матери, но и не слушал ее, потому что знал все наперед, что она скажет, не в первый раз уже. Мать долго не унималась: всхлипывала, сморкалась в платок, наставляла мужа и корила беспутного Фильку, которого не мытьем, так катаньем положила себе вывести в люди.

Герасим безмятежно храпел, однако жена невзначай толкала его, чтобы слушал. Он кряхтел, сердился:

— Выключи свое радио-то, — и снова засыпал.

Филька дожевал пирог, вздохнул, сожалея, что не взял куска побольше, а слезать не хотелось, чтобы лишний раз не тревожить мать, и так конца не видать её причитаниям. Устроившись на печи поудобнее, он натянул на голову тулуп и стал думать про бригадирову дочку Наташу, смешной её белый передничек, косички с бантиками, и уже не мог отвязаться от смутных и сладких видений.

И чего в ней такого, сам не понимал. Худенькая, ершистая, на язык колючая, — только где бы ни был, всюду была она с ним, по пятам ходила и в душу смотрела преданно и укоризненно. Вот и сейчас мелькала перед ним, прыгала в глазах, вертелась и никак не давала заснуть.

Мать сошла с постели, напилась воды, подоткнула тулуп, свисавший с печки.

— Поговорил бы завтра, а? — ласково попросила она.

— Ладно, — буркнул Филька, подобрал ноги, стараясь не растерять видения, бродившие в его уже сонной голове, — Поговорю с Наташкой. Она, может, того… скажет отцу.