Читать «Рожок и платочек» онлайн - страница 38

Владимир Михайлович Костин

АГАФЬЯ: В том Городе, в который мне не вернуться, и не хочется возвращаться, потому что его нет, в том Городе мы жили, девочки, не успевшие ничего попробовать во благо. Ну, буквально: мой жених поцеловал меня считанные три раза, и все три совершенно беспредметно, я даже не вздохнула.

Мы презирали помадки Северянина и пилюльки Блавацкой, а по ночам гадали в дортуаре по системе госпожи Ленорман. Мы ненавидели самодержавие, но все, как одна, обожали царскую семью. Мы были нешуточные патриотки, как положено смольнянкам, но не умели отличить ржи от овса, клена от липы.

Выспренние, жеманные, вздорные! Все простится за честность, но вздорные же!

Мы обожали Александра Блока. Но однажды, после поэтического вечера в Университете, он, усталый и демонический, сказал побывавшей там Нинетте (она же — «Фиделька, собачка нежная»): «Страшен человек, который ничего не помнит, и он грядет. Но к тому, кто грядет, возмездием придет другой человек, который все помнит, и он будет еще страшнее». Мы тогда дружно решили, что Блок стал моветоннее паука Мережковского («допился», простодушно заметила шведка Линдберг), и принялись обожать мужественного Гумилева.

Нинетта была моей лучшей, задушевнейшей подругой во все годы, несмотря на то, что подвержена была нимфомании, добивалась меня долго и, конечно, безутешно. Потом она сошлась с одной девочкой-малюточкой, не в ущерб нашей дружбе. А потом платонически (как можно иначе!), но страстно влюбилась в одну из великих княжон. Однажды она загадала: если княжна мне сегодня не улыбнется, отравлюсь. Мы ей, выдумщице, конечно, не поверили. Княжны приехали из лазарета, им было не до улыбок. И Нинетта отравилась, да неудачно, то есть умерла. Бедная, бедная.

А я мечтала о своем Майерлинге, и вышел мне «Майерлинг».

После похорон Нинетты: весеннее сияние, воздух с моря, залетевшая в окно золотая синичка, на столе поминальная бутылка мещанского пива и стебельки первой зелени с могилы Достоевского…