Читать «Многорукий бог далайна» онлайн - страница 26

— Остановитесь! — крикнул илбэч, но голоса его никто не услышал, ибо люди оглохли от взрывов.

Тогда Ван пришел к далайну, встал правой ногой на один оройхон, а левой на другой, и принялся звать из глубины Многорукого. И когда Ёроол-Гуй выплыл, Ван спросил:

— Зачем ты сделал это?

— Теперь я убиваю людей даже там, где не могу их достать, — ответил Ёроол-Гуй, — и мне приятно ваше горе. Даже если ты застроишь сушей весь далайн, я знаю, что люди все равно истребят друг друга.

— Исправь свое зло! — крикнул илбэч, — и я обещаю больше не строить оройхонов.

— Что же, я согласен, — сказал Ёроол-Гуй. — Люди не смогут избить себя окончательно. Правда, мне не по силам пожрать весь харвах и извести хохиур на всех оройхонах, ведь ты построил их так много. Цэрэги с сухих земель не послушают меня и не прекратят пальбы. Но зато мне подвластны огненные авары, вставшие по моему слову на твоем пути. А без авара невозможно высушить харвах. Сушильщики меньше всех виноваты в бедах твоего народа, и поэтому я проклинаю их. Отныне харвах начнет взрываться во время сушки, станет калечить и убивать. Жизнь сушильщика будет тяжела, а век не долог. На этот путь ступят лишь те, у кого нет иного пути, кто иначе все равно погибнет. И пусть они знают, что нельзя спастись самому, приближая всеобщую гибель. Иди, бывший илбэч Ван, и будь спокоен — стрельба скоро утихнет.

Ван повернулся и пошел, не думая о своей жизни, но Ёроол-Гуй не стал хватать его.

С этого дня в течение дюжины дюжин лет в далайне не появлялось новых оройхонов.

2

Шел мягмар, пещеры шавара были переполнены нойтом, и умерших хоронили в далайне, принося в жертву Ёроол-Гую. Маму завернули в полог палатки, уложили на носилки и с песнями унесли. «О отец наш, Ёроол-Гуй! Тебе отдаем мы лучшую из женщин...»

Шооран не принимал никакого участия в действе. Сидел, забившись в угол, уставившись в бесконечность немигающими глазами. К далайну не пошел — не мог слышать ликующих похоронных песен, пришедших из тех времен, когда в праздник мягмара бросали в далайн не куклы и трупы, а живых людей. «О великий, прими нашу женщину!.. Ее руки — ласка, ее губы — счастье, ее глаза — свет жизни...»

В разоренную палатку пригнувшись вошел Мунаг.

— Ты здесь... — произнес он.

Шооран не ответил. Продолжал сидеть, обхватив себя руками, засунув ладони под мышки, словно от сильного холода.

Мунаг потоптался, смущенно кряхтя, а потом, не глядя на Шоорана, сказал:

— Ты, вот что... уходи отсюда.

Впервые Шооран поднял голову, взглянул в лицо дюженника. И хотя он и теперь не издал ни звука, но Мунаг заволновался и быстро начал говорить, не отвечая, а просто стараясь заглушить вопрос, всплывший из глубины широко распахнутых глаз:

— Я бы тебя оставил — жалко, что ли? Ты уже большой, как-нибудь прокормился бы. Но если одонт узнает? Ты думаешь, он про тебя забыл? И тебе не миновать шавара, и у меня будут неприятности. Сам понимаешь. Так что, пока никто не видит, бери что здесь тебе надо — и уходи.

— Куда? — бесцветно произнес Шооран.

— А мне какое дело?! — не выдержав, закричал Мунаг. — Почему я должен за тебя думать?! Мать твоя умерла, а ты здесь никто. Вот и ползи отсюда! Я к тебе по-хорошему, вещи взять разрешил, а ты...