Читать «Зарытый в глушь немых годин: Стихотворения 1917-1922 гг.» онлайн - страница 2

ТЕАТР ОСЕНИ

Что поле? – Сцена. Смену декораций Кисейный занавес осеннего дождя Ревниво прячет от рядов акаций, Что ждут, рукоплеская и гудя. Лишь стане тихо – занавес совьется. Там только радуга над сваленным плетнем, Там только стадо хмурое плетется Вслед за осенним уходящим днем. Среди равнин, на кочке – пастушонок – Унылой оперы тоскующий статист… И звук рожка так жалобен и тонок, И дальний лес так призрачен и мглист. Ведь поле – сцена. Песнь рожка допета. Уходит радуга. Кулисы – за горой… И там, на сцене, умирает лето – Израненный, развенчанный герой.

1917, Романо-Борисоглебск

ЯПОНСКАЯ ХУРМА

Я оставлю, когда умру, Просьбу, только просьбу в наследство: Заверните меня в красную курму И вспомните мое далекое детство. Я помню – тогда, тогда – Диковинные японские звери, Как слова «Калиф» и «Багдад», Распахивали сказочные двери. И каждый зверь оживал И двигался по красному шелку, Я с ними обо всем толковал, Но в общем… не понимал их толком. А на мертвом… шелковая курма (Право же, это не так нелепо!) Разгонит и оживит дурман Погребальных великолепий.

1917, Москва

ДУША МОЦАРТА

Ты думаешь – в дымной слякоти Марта Грохочет безумный год? Это Реквием Уходящего в вечность Моцарта Выпущен на волю, под церковный свод. Тесно там. – Хочется в поле, на ветер. Слышишь – скрипка заплакала и осталась одна? Со стоном гобоя догорает вечер В готическом переплете окна. Ах, нет! Нет, – то не вечернее небо, На котором – обманом – Любовь и Добро, – Это Его глаза хрустальные, Тихие, немного печальные, Оправленные в старинное серебро.

1918, Москва. Церковь Петра и Павла

ЗАТЕРЯННЫЙ В ВЕКАХ

Я путешествовал по времени – В глуши ночей, по склонам дня. Моя нога дрожала в стремени Коня, несущего меня. И развевал мне ветер волосы – Вихрь от летящих дней и лет… На небе огненные полосы Стирал и вновь чертил рассвет. Я на день пролетавший взглядывал И знал одно: нельзя упасть. Но дрожь в ногах… мой конь угадывал, Что я над ним теряю власть. Полупривстал на стремя звонкое, Узда – как поручни весла… Вот мы над роковой стоянкою Без времени и без числа. Всё, всё вокруг такое странное, Неведомое для меня. И понял я: то первозданная, – То первозданная земля. Светила в небесах багровые Ползут, свиваются в клубок… Конь в стороне дробит подковою Сухой, дымящийся песок. – Мой конь! Скитался слишком много я, – Скорей, в знакомые века! Но вместо сбруи воздух трогает Моя дрожащая рука. И меркнет дивный конь. Не верится – Горячий, разъяренный зверь На месте в диком беге стелется… Исчез. Он здесь, но не теперь. Над ним теперь мелькают ночи И дни, как взмахи птичьих крыл… Он возвратиться не захочет. Он путь обратный позабыл. – О, Боже! Если можешь, – встреть его! – Верни его! Ведь я один. – – Веками и тысячелетьями – Зарытый в глушь немых годин.

1918, Москва