Читать «В ролях» онлайн - страница 5

– Да нет, жена! – усмехнулся ассистент. – Молода и бесподобно красива, вроде дочки вашей. Да вы сами увидите скоро, она приедет через пару дней. Впрочем, ваша, пожалуй, получше будет! – И подмигнул Любочке. Она смутилась и убежала в свою комнату.

Когда местных попросили сняться в массовке, Галина Алексеевна и Любочка пришли в восторг. Еще с вечера обе суетились, было тщательно отглажено восхитительное атласное платье с открытой спиной и юбкой многослойной, словно торт «Наполеон». Материал Петр Василич по случаю купил в Красноярске, выкройку придумала Галина Алексеевна. Любочка в этом платье выглядела как настоящая кинозвезда. А еще Галина Алексеевна разрешила дочке обуть лакированные белые туфли на каблуке, которые носила только в клуб и в гости, и надеть капроновые чулки со швом. Всю ночь мать и дочь проворочались без сна в предвкушении завтрашних съемок, а наутро Галина Алексеевна сделала Любочке высокую прическу «бабетта» (в просторечье – вшивый домик) и настоящий маникюр, чтобы девочка стала совсем уж неотразимой и чтобы все, кому следует, ее обязательно заметили.

Любочка ужасно волновалась, потому из дома выскочила загодя и бежала, летела по-над дорогой, по самой кромке обочины, по жухлой, ломкой траве, чтобы белых лаковых туфель не замарать; руками отводила от себя колючие липкие репьи, которые хищно, да все без толку скользили по алым атласным оборкам, и на пятачок перед сельпо примчала, запыхавшись, самая первая. Потихонечку вокруг нее стала собираться шумная стайка одноклассников. Мальчики с деланым равнодушием отводили глаза. Девочки сгрудились вокруг и благоговейно щупали богатый материал, играющий на солнце, выпытывали, где да почем, и, по всему видно, завидовали ужасно – даже те, кто, старательно позевывая, спешил объявить: это, мол, ничего, мне мамка к концу лета и получше сошьет! Да что там девчонки, даже взрослые с пристрастием рассматривали Любочку и меж собою негодовали шепотом: «Куда это мать смотрит?!», – но любовались, любовались вопреки собственному негодованию, потому что не девочка, а статуэтка фарфоровая! На пыльном пятачке перед сельпо Любочка была в тот момент единственным ярким пятном, только за нее и можно было зацепиться досужему взгляду среди окружающей скуки и серости.

И Любочку действительно заметили.

– Господи! Э-это что за чучело?! – воскликнула художница по костюмам, за руку выводя ее из толпы. – Через сорок минут уже Высоцкому с Золотухиным сниматься, а тут! Убрать! Немедленно убрать!

И бедная, ничего не понимающая девочка, не успевшая даже удивиться, вдруг почувствовала, как все разом отстраняются, стараются отшагнуть подальше, будто и знать не знают никакой такой Любочки, а за спиной уже зарождаются предательские, исподтишка, смешки и словечки.

Любочка никогда в жизни не рыдала так горько. Она бежала со съемочной площадки прочь, опасно оступаясь на глупых каблуках, несла в ладонях у самого лица свой позор и соленые свои слезы, и слезы проливались через край, и позор проливался. Как оглашенная ворвалась она во двор, скинула ненавистные лакированные туфли куда-то на грядки и понеслась к дому босиком, раздирая вдрызг мамины шелковые чулки. Она уже в сенях выпрастывалась из облачного платья, алый атлас трещал по швам, только Любочке это было безразлично, ей казалось, что она немедленно умрет, едва коснувшись подушки.