Читать «Татуиро (Daemones)» онлайн - страница 29

Витька кашлянул, потоптался. Мысленно, по-пьяному еще, возмутился. — Что за мысли, блин, у всех одни! Теперь вот, делай не делай, а она все одно будет думать, что они с Наташей…

Шел, пятками кроссовок вколачивая злость в терпеливые старые камни. У низкой стены своего домика остановился и заглянул в окошко спальни, проверяя, заметно ли из двора — что там, внутри. Увидел сквозь кашу отражений и бликов скомканную на постели простыню, и, с мыслью, что ляжет в столовой, на диванчик, — согнутую голую спину у распахнутой дверцы старого серванта. Не сразу и понял, что это там — круглое, белое. … И передернуло от отвращения: притворялась совсем пьяной, а сама шарит по его вещам. Но вот шиш ей, его шмотье отдельно сложено, в другом шкафу.

Дверью хлопнул сильно, со злостью зашаркал по расстеленной у порожка тряпке, давая ей время вернуться в постель. И опешил, услышав из спальни радостное:

— Витенька, ура! Иди сюда, нашла!

Стоя в дверях, смотрел, как голая Наташа звякает хрусталем за гранеными дверцами серванта. А к боку прижата коричневая бутылка.

— Таак, щас я еще рюмку… Ты где хочешь сидеть, на кровати? Или пойдем за стол?

— Наташ, очумела? Не стану я пить! И ты!

— А вот фиг. Ты мне — не хозяин. Я сама спрятала, мой коньяк. Мне художник подарил. И загадала, что если вдруг, то я ее выпью. И выпью!

Лицо ее горело, блестели глаза и мокрые от наспех отпитого губы. Ногой захлопнула дверцу, сунула пузатые рюмки на столик у кровати и, не отпуская бутылки, плюхнулась на смятые простыни:

— Ну, давай! Смотри, мне уже лучше, ну? Целый день нам. Успеем, что хочется! Поспим потом, а?

Витька прошел к окну, задернул узорчатую занавеску.

…Сел в кресло у кровати. Наташа лежала вдоль взгляда, смотрели в потолок темные соски, чуть заметно белели на впалом животе ленточки растяжек. И длились ноги туда, к дальнему краю кровати.

— Красивая? — спросила и медленно прикрыла пушистый лобок белой ладонью. Как Ева на репродукциях старых картин.

Витька помедлил, не отводя глаз от долгого тела, зная, что Наташа не смотрит на него, а тоже гладит взглядом себя — до кончиков сильных пальцев ног. Уверенное женское ожидание повисло в воздухе, качаясь вместе с дыханием.

— Сама знаешь. Красивая… Вот только…

— Что? — подтягивая ноги, приподнялась с подушки и, обхватив колени, повернула к нему лицо с пятнами румянца.

— У пьющих женщин, Наташа, плохое кровообращение. Ноги их постепенно подсыхают, становятся тонкими. На них выступают вены сеткой и коленные суставы торчат шишками. У тебя такое сложение, толстеть будешь в грудь и плечи. А ягодицы провиснут. Загривок вырастет. И через пять лет — баба бабой. Все свои фотки сожжешь, чтоб не видеть, какая была.

Больно припадая боком на поручень кресла, еле увернулся от ее кулака. «А бутылку не выпустила из другой руки», подумал и выматерился про себя, вспоминая маленького Ваську.

— Сильно умный, да? Воспитатель, да? А ты поживи здесь, как я. Ну да! Ага! Ты ж не девка, на которую глаз положили. А потом роди, а? Который. Которого!.. Непонятно, кто из пятерых в один вечер сделал. Не в тринадцать, нет. Добренькие, год ждали, чтоб девку никто не замал. Походи в пятнадцать с животом в школу местную. Когда на лице и на пузе проклятом — крест: пользованая. И, блядь, выживи после этого! А тогда уж учи…