Читать «Про них (Рассказы)» онлайн - страница 10

Юрий Иосифович Коваль

Как-то раз пошла вместе с Ксеней на речку дочка её маленькая Наташка.

Пока мать полоскала, Наташка стояла в сторонке, а к проруби подходить боялась.

— Подойди, не бойся, — говорила мать.

— Не… не пойду… там кто-то есть.

— Да нету никого… кто тут есть?

— Не знаю кто. А только вдруг выскочит да и утащит под лёд.

Отполоскали соседки свои простыни и рубашки, пошли домой, и Наташка всё оглядывалась на прорубь: не вылезет ли кто?

Я подошёл к проруби поглядеть, чего она там боялась, не сидит ли и вправду кто-нибудь подо льдом.

Заглянул в чёрную воду и увидел в воде два тусклых зелёных глаза.

Щука придонная подошла к проруби подышать зимним, звонким, свободным воздухом.

Шапка дяди Пантелея

Всю зиму прожили вороны в грачиных гнёздах.

А весной вернулись грачи. Тут-то и начался на старых берёзах крик да грай.

— Прочь! — кричали грачи.

— Это мы строили! — врали вороны.

В одном месте, над старым кладбищем, случился настоящий бой. Вороны и грачи сталкивались в воздухе — перья прочь!

— Правы грачи, — ворчал дядя Пантелей. — Вороны — воры. Вон как она, жизнь, устроена. Один — строил, другой — живёт. Я — за грачей! Они любят свои старые гнёзда. Вот я, например. Дай мне новую шапку — ни за что не возьму. Я к своей старой шапке привык. Так и грачи: Подавай им старое гнездо.

— Верно говоришь, Пантелеюшко, верно, — согласилась Орехьевна. — Только у тебя шапка и вправду на воронье гнездо похожа. Пора бы уж сменить.

— Ни за что! — кричал дядя Пантелей. — У меня новых шапок два сундука! Дети и внуки из города привозят. А на кой мне новая шапка? Да мне моя шапка дороже, чем гнездо грачу! Я в этой шапке сорок лет торчу! Я её на голове сорок лет верчу!

Дождь в марте

Всю ночь держался мороз. За крыши держался, покрытые снегом, цеплялся за сосульки, да не удержался. Сорвался с крыши, укатился в северные овраги.

И сразу потекло всё кругом — потекли сосульки, поползли с крыш снежные шапки. Появилась оттепель.

В поле снег пока не поплыл, но вздрогнул и вздохнул. А в лесах закапали с ёлок мутные капли — настала мартовская капель.

Только облака мартовские, ещё серо-снежные, ещё ледяные, не таяли никак, держали в себе холод, равнодушно плыли над подтаявшей землёй.

«У вас там тает, а нас это не касается. Мы — облака морозные, зимние».

Но тепло от земли тянулось к облакам, и понемногу закапало с их краёв пухло-серых. Начался пухлый и серый дождь.

— Ох, косточки ноют, — говорила Орехьевна. — Ох, ломят. К весне и я растаю вместе со снегами. Растаю, растаю, как снегурочка.

— Какая уж тут снегурочка! — смеялся я. — Самая настоящая Бабушка Мороз.

— Не говори, аньдел мой, не смейся. Что-то на сердце тянет, что-то там тает, чего-то не хватает.

— Эй, Орехьевна! — крикнул с улицы дядя Агафон. — Поедешь на рынок-то?

— А как же, аньдел мой? Картошку-то надо продавать! Иди-ко помоги мешки таскать.