Читать «Метагалактика 1993 № 1» онлайн - страница 167

— В какую сторону топать? — нагло напирал поэт.

— А в какую ни топай, все равно вернешься.

Последние слова старика как-то странно отпечатались у Полежаева в голове, и он, больше не сказав ни единого слова, вышел наружу. Без какого-либо страха он пересек лагерную площадь, миновал дежурную будку, в которой мелькал огонек сигареты, и вышел за ворота, которые даже не оказались запертыми.

Через несколько минут он вошел в лес.

Чтобы запутать следы на случай погони, Полежаев взял градусов на шестьдесят вправо и вскоре наткнулся на просеку. Немного подумав, он решил идти просекой, потому что это быстрей, а если будут догонять — в ночном лесе за километр слышатся шаги, он успеет спрятаться за ближайшие деревья.

Но никаких признаков погони сзади не чувствовалось, и бедро уже почти не болело, и поэт потихонечку набирал ход… и все складывалось прекрасно, но никак не выходили из головы последние слова старика. «С какой стати я должен вернуться? — удивлялся он и прибавлял шаг. — Буду идти день и ночь, неделю, месяц, пока не выйду к шоссе, а там до ближайшего села, и сразу к участковому…»

Прошел час или два. Полежаев не снижал скорость шага и совершенно не чувствовал утомления. Бедро болеть перестало, напряжение спало.

Когда он вошел в дубовую рощу, уже стало светать.

Шальная радость переполнила всю его грудь. Вот где можно без нервотрепки наконец насытиться самой чистой и прекрасной в мире пищей, которая удвоит его силы и быстро выведет к шоссе. Он подобрал по пути несколько желудей и тут же проглотил их вместе с кожурой.

Ощутив невероятное блаженство он бросился с фонариком под дуб и даже хрюкнул от предстоящего удовольствия. Затем возбужденно ползал на коленях и, проглатывая желудь за желудем, плакал от счастья, а в переходах между дубами сумасшедше хохотал. Он уже не обращал внимания на боль в скулах, на заново разнывшееся бедро, на севший фонарик, на то, что уже давно наступило утро и его могли хватиться.

Живот его теперь приятно отягощался самой чистой и благородной на свете пищей, а он все продолжал ненасытно ползать между дубами.

15

Зинаида Полежаева сидела в кабинете зам. редактора областной газеты Закадыкина и, дымя ему прямо в лицо своей сигаретой, продолжала без умолку доказывать:

— Вы просто все тут отупели от этих прокуренных стен, и до того огрубели, что уже не понимаете элементарного: легкоранимой души поэта. Вы не имели права давать опровержение! Мы все осуждаем его! А за что? За крик души? Но это не его личный крик! Это крик всего народа. Так почему же пинки и подзатыльники получает только поэт?

Закадыкин открывал рот и пытался вставлять что-то умное, но не успевал, поскольку Полежаева молотила без передыху.

— И как вы тут не поймете, — продолжала она, закатывая глаза, — что если он решился на такое отчаянное признание: «Не люблю я Отчизну», значит, это у него болит. У кого ничего не болит, тот пишет противоположное, чтобы не навлечь на себя неприятностей, а сам потихоньку строит двухэтажную дачу.

— Совершенно верно! — наконец вклинился Закадыкин. — Мы прекрасно понимаем Александра! Его боль — это наша боль. Но пойми, решение не печатать больше Полежаева приняли не мы, а они! Это их газета! Понимаешь? Их! Это их орган печати! Да если бы у нас была собственная газета! Знаешь какой бы у нее был тираж?