Читать «Грозненские миражи» онлайн - страница 7
Константин Семёнов
Михеев вытащил из холодильника бутылку коньяку, налил в фужер и выпил в два глотка. Включил телевизор, прошёлся по каналам, выключил. Налил ещё, закурил сигарету, не глядя, включил радио. Из колонок обрадовано грянуло:
Михеев выключил радио, посидел, глядя бессмысленным взглядом в тёмное окно, затушил докуренную до фильтра сигарету и пошёл спать.
Спалось плохо: опять в голову настойчиво лезли чужие голоса, мелькали давно забытые картинки.
Река со сверкающими на солнце нефтяными бликами, раскалённый асфальт с чёрными пятнами тутовника, капли крови на тонком стволе. Мокрый снег на грязном асфальте, холодный портвейн, заполняющий весь мир восторг. Пульсирующая боль в затылке, смертельный холод пистолета, равнодушно-садистские глаза: «Деньги, свинья!» Стонущая от боли душа: «Не хочу тебя видеть, Муха!»
Виктор Андреевич Михеев проснулся в поту и долго не мог понять, где находится. Потом встал, прошёл на кухню, достал бутылку коньяка и допил её до дна.
Больше голоса его не тревожили.
Часы мигнули зелёным, и на дисплее высветились жирные самодовольные нули. Тут же, словно повинуясь сигналу, музыка за стеной заорала громче. Снизу кто-то возмущённо застучал по батарее. Музыку приглушили, теперь слышно было только тяжёлые басы. Как будто кто-то долбил по голове.
Первый час ночи. Вот же гадюки! Днём бесконечный грохот перфораторов, ночью музыка и пьянки. Народ живёт полной грудью: евроремонт — «отдых», евроремонт — «отдых». Нет, когда-нибудь они его точно достанут!
Павел Тапаров провёл взглядом по кое-где отставшим обоям, по отвалившейся краске на батарее. Евроремонт… «А что, собственно, в этом плохого? Кто тебе мешает? Ах, ты выше этого? Ну да, ну да… Анька, между прочим, была бы только счастлива. Мало ли, что сама не скажет…Гад ты, Тапаров!»
Павел сжал кулак — с треском переломился зажатый в руке карандаш. Ну всё, опять ничего не получится! Разжал руку, посмотрел на обломки карандаша и запульнул ими в приколотый к мольберту лист. Обломок чиркнул графитом по бумаге, оставив на ней одинокий неровный след.
Тапаров всмотрелся в чёрную загогулину, дёрнулся сорвать лист, но остановился. Ватман не виноват, ватман терпеливо ждал, когда на нём изобразят очередной шедевр. Да что там шедевр — хоть что-нибудь! Ждал давно, уже и не вспомнить. И вот дождался.
Павел машинально взял новый карандаш, удивлённо посмотрел на него и бессильно откинулся на спинку стула. За стеной приглушённо бухало.
Господи, а как же всё начиналось! Пять лет назад Павел Тапаров впервые после многолетнего перерыва взял в руки карандаш. Взял внезапно, похоже, ещё даже не подозревая, что он собирается делать. А может, и не так — может, подсознательно он уже был готов к тому, что последовало. А последовало вот что: на бумагу выплеснулись давно сдерживаемые эмоции, вырвались копившиеся годами разлука, память и любовь. На бумагу выплеснулся давно исчезнувший, оставшийся только в воспоминаниях город. Карандаши сменялись на уголь, уголь на кисти, ватман — на холсты. Рука быстро вспоминала давно забытое, становилась твёрдой и уверенной.
