Читать «Какша» онлайн - страница 22

На третий вечер он глубоко вздохнул и обернулся к Джейку:

— Давай я расскажу тебе о моем имени, Семь Лун. Я добавил «Джонни», когда пришли белые люди, потому что думал, это звучит молодо и красиво, но не похоже, чтобы стало хорошо. Сейчас я думаю, это плохо — приукрашивать имена, но я оставил: пусть напоминает, что надо жить со своими ошибками. Я получил имя Семь Лун, когда научился быть врачом. Я ушел один — искать в видениях свое имя. Я ходил без еды и искал три дня, неделю. Ничего не было. На седьмой день, когда солнце коснулось моря, я встретил дев из чужого селения, они ушли далеко — собирать тростник и ягоды. Была теплая осенняя ночь. Они разбили лагерь у ручья, варили жирного лосося, ели желудевый хлеб и ягоды. Отыщешь ли ты в своей жизни голод, что становится самым сильным, когда ты почти можешь его утолить? Я подошел к ним, и мы пировали. И той же ночью, когда полная луна поднялась в небо, я занимался любовью со всеми девами, и каждый раз чувствовал, как полная луна вжигается в мое тело и великий жемчужный свет взрывается у меня в голове. Семь Дев. Семь Лун, — он замолчал и улыбнулся сквозь сумерки. — Твой виски… четыре луны, может, пять.

Шесть лет после того первого визита и до самой своей смерти Джонни Семь Лун раз в два месяца заглядывал к Джейку, и, хотя Джейк был рад его обычно молчаливому обществу, иногда Джонни Семь Лун обретал дар речи. То ли из уважения, то ли из недоверия к словам, он никогда не говорил много, но если говорил, то всегда о важном. Джейк запомнил немногое. Однажды, когда они смотрели, как солнце опускается в океан, Семь Лун сказал, словно бы со сладкой усталостью от постоянного изумления:

— Ты знаешь, я видел тридцать тысяч закатов и не помню двух одинаковых. Чего же еще нам хотеть?

В другой раз он сказал, обведя рукой пейзаж:

— Да-а-а-а, вы, белые люди, сделали много, чтобы забрать это все у нас, но ничего, чтобы заслужить. Вы мечтаете приручить это, но если вы одну секунду постоите тихо и почувствуете, вы поймете, как оно желает остаться диким, — он сплюнул. — И все эти люди, и всё им заборы, заборы, заборы. В том ли смысл, чтобы не хранить ничего внутри и ничего снаружи? Я знаю, ты понимаешь, Джейк, ведь у тебя нет заборов; ты тратишь жизнь, чтобы делать виски и хранить покой, это благородное дело, оно достойно духа человека.

Слова старого индейца не шли у Джейка из головы с тех пор, как Кроха начал строить заборы. Когда же его внук превратил охоту на Столбняка в навязчивый ритуал, старика до самого нутра пробили последние фразы Джонни Семь Лун, которые индеец сказал, а Джейк запомнил.

Он тогда провожал гостя до кряжа, и, перед тем как распрощаться, Семь Лун вдруг указал на копавшегося неподалеку молодого поросенка и вспыхнул широченной улыбкой: — Ага, вот где надежда — домашнее становится диким. Кабаны очень красивы. У них тела, чтобы держать небо. Я не прочь стать когда-нибудь кабаном… старым большим сумасшедшим боровом. Хорошо бы это было.