Читать «Усталость» онлайн - страница 35

Рядом с креслом Каррика расплывалось на паркете темное пятнышко.

— Это кровь?

Чей-то голос за моей спиной мрачно уточнил:

— Моча …

— Кровоизлияние, — вяло откликнулся Рауль и, уставившись на носки своих туфель, замолк. Молчал и его спутник. Лишь нога профессора не молчала, а медленно скользила по луже, неторопливо скребла пол. Все смотрели на ногу. Наконец, замерла и нога, вытянувшись до предела. Теперь уже молчало все, молчало нерушимо…

— Допрос? Но зачем?

— Уходите отсюда! — сказал мужчина с синим подбородком.

С неба все еще сеялся этот пушистый рождественский снег, ужасающе обманчивый, фальшивый ангельский снег. Город гасил огни. Мыслей в голове почти не было, я просто шел и шел. А в ушах звенела, не замолкая, люстра, звенела тихо и настойчиво.

На Ласнамяги едко и удушливо пахло серой, грохотали машины целлюлозной фабрики. Там, на фабрике, стоят большие котлы для варки щепы. Они высотой в пять-шесть этажей. В них булькает и посвистывает горячая кислота. А где-то на самом верху, под высокой крышей, должно быть, находятся во тьме загрузочные люки… Говорят, кто-то бросился однажды в котел — от человека остались лишь медные пиджачные пуговицы…

Из ворот фабрики выехал паровоз и, волоча за собой платформы, пропыхтел поперек шоссе прямо передо мной. Крохотный и милый паровой жук. Меня обдало жаром, запахом железа и мазута. Я смотрел на черно-красные колеса паровоза, такие сверкающие, будто их вырезали из глянцевой бумаги. Игрушечный поезд… Но он внезапно дал гудок. И еще два. Пронзительных и, пожалуй, беспричинных. Я пошел дальше.

Вскоре меня подобрал грузовик, под который я чуть не попал. Водитель принял меня за пьяного. Ехал он в Козе-Ристи.

Что ж, туда мы и отправились. Он следил из кабины, как я исчезаю за падающим снегом.

В конце концов я обнаружил себя на каком-то хуторке. Я постучал кулаком в дверь, и меня впустили. Хозяин был в тулупе, накинутом на нижнее белье. Задавал ли он вопросы? Отвечал ли я? Так или иначе, но он отдал мне свой тулуп и впридачу еще один, и я лег на дощатый пол возле плиты. Из ее устья несло жаром. На кухне пахло молоком, овчиной тулупов и сеном. На краю плиты горела оставленная хозяином «летучая мышь». Я не стал гасить ее.

Возле самой плиты на низкой скамеечке стоял пустой подойник, а чуть дальше — старая прялка. Наверно, дверь из кухни вела прямо в хлев, потому что я слышал почти беззвучное мычание спящей коровы. Подойник, старая прялка, древние пропахшие землей тулупы — боже мой, какие же все-таки простые, хорошие и спокойные вещи существуют на свете!

Меня занимал хлев: наверняка там стоит лестница, чтобы влезать на чердак. Корова — спокойное животное с философским взглядом; когда за покрытым паутиной окном засинеет утро и она обнаружит, что на лестнице кто-то висит, висит вполне безропотно и мило, она, конечно, поднимет не без любопытства голову, выпустит из ноздрей облачко сладкого-пресладкого коровьего пара и спокойно примется вновь за свою жвачку.

Словом, само собой ясно, что я до утра не сомкнул глаз. Неужели он все еще сидит в своем кожаном кресле, в кресле жизни и смерти, или его уже увезли на вскрытие и положили на холодный стол? Сердце? Я не знал, что оно у него такое слабое. Но исключение из Союза, моя речь и моя статья, статья его собственного ученика, — не сыграло ли все это свою роль, ускорив случившееся? Кто мне ответит на этот вопрос?