Читать «Усталость» онлайн - страница 31

Мы вышли к морю. Вечер был безветренный. Ослепительная оранжевая полоса бежала по черной неподвижной воде прямо к заходящему солнцу. Мы гуляем, гуляем, и я чувствую, что молчание становится все напряженнее.

— Вас выбросили… А я, а я… — прорвалось наконец у меня.

— Знаю, — оборвал он. — Невелика честь — быть сейчас членом Союза.

Мы опять помолчали. После этого он посмотрел на меня и сказал:

— Руубен, нам надо поговорить всерьез. Я вами недоволен. По-моему, я уже не могу вам больше помочь. — Он достал из внутреннего кармана «Рахва хяэль». Я сразу догадался, какой номер. — Это гнусность!.. «…Вершины счастья красно-золотые — на них знамена наши боевые…» — процитировал он яростно. — Скоро будет уже десять лет, как вы пишете стихи, ну, ладно, годы войны не в счет, так ведь все равно порядочно. Вполне достаточно, чтоб хоть немного разбираться в этом деле. А вы рифмуете «золотые» и «боевые»… И еще ставите имя! Кошмар!

— Простите меня, — заговорил я. — Стихотворение это мало чего стоит, согласен, но вы не понимаете, что…

— Понимаю! Прекрасно понимаю! Даже очень, к сожалению!

Голос у него стал тоненьким, как у молодого петушка.

— Военное время — дело одно. Может, солдату и в самом деле нужны «вершины счастья красно-золотые», хоть я в этом сильно сомневаюсь. Но сейчас такие стихи просто не-по-зво-ли-тель-ны! Знаете, Руубен, на протяжении всей истории эстонской литературы не было такого плачевного периода, какой начинается сейчас. И вы способствуете этому! Да, вы, умеющий и лучше и по-другому! Это же предательство! Пре-да-тель-ство! Вот именно!

Как он был зол! Шляпа съехала набок, зажатая в руке трость обрушивалась сверху, словно молния небесная.

— Война еще не кончилась, — прервал я его.

— Да ну? А вот для меня кончилась. И для вас должна была бы кончиться. Если вы хотите стать поэтом!

— Но ведь и стихи, доступные всем…

— Таких стихов не существует! — взорвался он. — А если бы существовали, то никуда не годились бы.

— Ого!

— Что значит «ого»? До войны вы писали вполне сносно. Война, именно война и погубила вас.

Он сказал это с таким упреком и презрением, словно война была женщиной легкого поведения…

— Я надеялся, это пройдет, но нет… — продолжал он. — Опять эти знамена и вершины! Искусство — это не шутки. И вообще… Вот вы вступили в партию, я ничего не имею против партии, но не возникло ли у вас слишком много обязанностей? Поэт прежде всего должен быть поэтом. Ваш талант не так велик, чтоб разбрасываться. Поймите же, Маяковский из вас не выйдет! Если из вас вообще что-нибудь выйдет, так только лирик!

Злоба его прошла. Он стал вдруг печальным и неловким, привел в порядок шарф, поправил шляпу. Неужто же он вправду вызвал меня лишь из-за этого стихотворения? А про собрание даже не заговорит?.. Нет, не заговорил, и я упал духом. В самом деле, могут ли еще продолжаться наши уроки? Нет, не могут, жизнь не позволит. Я воевал, мне тридцать лет, я более или менее признанный поэт, журналист, партиец. Но должен каждую неделю носить Каррику свои стилистические упражнения и сонеты, которые сейчас едва ли напечатают. Нет, я уже не мальчик, наши пути непоправимо разошлись…