Читать «Майн Рид: жил отважный капитан» онлайн - страница 113

Очевидно, что, создавая свой первый роман, Рид как писатель испытывал определенную робость, боялся «оторваться от факта», от личных впечатлений и от того материала, который уже «прошел проверку» у читающей публики и принес успех автору. Говорят, что первый роман любого писателя больше, чем какой-либо другой, имеет автобиографические корни и своего первого героя романист обычно пишет с самого себя. Первый роман Рида красноречиво подтверждает эту неписаную, но, видимо, справедливую истину.

Впрочем, неопытность Рида-романиста никак не влияла на собственную самооценку литератора, уже тогда — в Мако-Чи — он был чрезвычайно высокого мнения о собственном даровании. Донн Пайатт вспоминал: «По вечерам он читал нам главы из своего романа (он был прекрасный чтец), и если мы недостаточно, по его мнению, хвалили им написанное, сердито ложился спать и не касался пером бумаги по несколько дней кряду, вместо этого загоняя мою кобылу дикими скачками. Я понял, что если хочу спасти свою гнедую Дженни, то должен хвалить его работу — и со временем он стал смотреть на меня как Байрон на Гиффорда. Когда первому сказали, что знаменитый критик провозгласил его «величайшим из живущих поэтов», Байрон заметил, что Гиффорд его «чертовски недооценивает»».

Интересная подробность: сочинение романа, скачки на гнедой Пайатта и общение с молодоженами — отнюдь не единственные занятия Рида в Мак-о-Чи. Как сообщает тот же источник, его друг много времени уделял и делам амурным, ухаживая за некой особой — «одной из прекрасных обитательниц нашего дома». «Но галантный ирландец, — продолжает Пайатт, — не добился ответного огня ее больших голубых глаз». Кто это и как ее звали, так и осталось тайной, но, судя по всему, именно обладательнице «больших голубых глаз» мы обязаны эскалацией любовной истории в романе: Рид писал заключительные главы «Военной жизни», когда его собственный любовный роман переживал апофеоз. Вероятно, поэтому к концу действия «Военной жизни» линия любви затмевает все иные, а «приключения офицера легкой пехоты» из военных превращаются большей частью в любовные.

К марту 1849 года первый роман Майн Рида был завершен, но роман с некой «обладательницей голубых глаз» — явно не первый и уж точно не последний в жизни писателя — еще продолжался. Как утверждает Пайатт, после того, как его друг поставил последнюю точку в рукописи, только это обстоятельство и удерживало деятельного капитана в их доме. Лишь убедившись в бесплодности дальнейших ухаживаний, Рид покинул Мак-о-Чи, «устремившись на поиски новых приключений». Так это было в действительности или нет, оставим на совести Донна Пайатта. Но то, что Рид на всю жизнь сохранил благодарность своему другу за те месяцы, что дали ему возможность дописать роман и, по сути, состояться как писателю, — не подлежит сомнению. Пайатт в своих мемуарах припоминает стихотворение, которое Рид сочинил на станции, ожидая поезда, что унесет его на восток, и вложил в конверт с благодарственным письмом хозяину. Не будучи уверен в собственных версификаторских способностях, как, впрочем, и в безусловном поэтическом даре Рида, автор не приводит это стихотворение, адресуя заинтересовавшихся к книге вдовы писателя, где его строки приведены полностью. Вне зависимости от художественных достоинств, стихотворение друга тронуло сердце Пайатта, и в своей статье он не скрывает этого. «Между этим прощанием, — вспоминает Донн Пайатт, — и нашей следующей встречей минуло почти двадцать лет. Майн Рид преуспел и прославился, потратил свое состояние на строительство мексиканского ранчо в Англии, а я, продолжая вести все тот же образ жизни, только начинал пользовать свое перо как средство к существованию. Он поседел, но по-прежнему был крепок и элегантен и жил со своей очаровательной крошкой-женой в комнатах на Юнион-сквер в Нью-Йорке. Я рассказал ему, что наш старый дом в Мак-о-Чи обветшал и почти разрушился и что из того малого семейного круга, о котором он с таким теплом вспоминал, остался лишь я один. Это его так опечалило, что я предложил ему выпить бутылку вина, и он повел меня в подвальчик на Бродвее, где мы вместе выпили не только бутылку, но за ужином осушили еще несколько».