Читать «Ячейка 402» онлайн - страница 61

Едва произнеся слова, сжалась. На секунду подумала, что перегнула палку. Что всё-таки был он. Что сейчас повторится. Но ничего не произошло. Шарван только сказал:

– Тогда я тоже.

Анна пожала плечами. Если он считает, что в этой сухой степи можно куда-то деться, уйти от машины, он большой фантазёр. Она – какой она борец за свободу? Ехать так ехать.

Угли выгорели. Безлунное, переполненное звёздами небо зависло над равниной. Как бывает только вдали от жилья. Каждый устроился на своём краю красного одеяла. Анна поздно поняла, что тело ещё слишком болезненно, что на твёрдом хуже, чем свернувшись в тесноте «Фольксвагена»… да не такой он и тесный. Хотя в одном Шарван, похоже, прав – если бы её избили всерьёз, вряд ли она так быстро и без врачей пришла бы в себя. И если ей показалось настолько невыносимо – что же тогда чувствуют, когда бьют всерьёз? Как, например, Лилю. Прогнала мертвящую мысль.

В эти три дня, в дороге, Анна поглядывала иногда в зеркальце заднего вида на себя саму. Быстро отводила перепуганные глаза, но в последний раз заметила, что синие вздувшиеся пятна потихоньку сходят, приобретают зеленоватые и желтоватые оттенки. Так что, если зажмуриться, лицо выглядит более или менее нормально.

Шарван, справа от Анны, заснул быстро, а она всё смотрела вверх. Такое скопление звёзд… Уйти куда-то? Время замедлилось. Наконец задремала, и в полусне, забыв, что не на диване под австралийской зарёй, перевернулась на другой, ещё не затёкший бок. И разглядела в темноте Лилин профиль. Конечно, этого следовало ожидать – спали, мерно дыша под гулом насекомых, две Лили.

Стрекот, цокот, жужжание. Наверно, снилось: маленькие ноги проснувшихся в одиночестве лилипутов. Они прибежали за ней; полумёртвые от усталости, они не оставили её. Голые, холодные, мокрые. Они бегали по спящим, пятками попадая во внутренние органы (потому и болит). Гоготали, хохотали, урчали, прыгали. Отрывали от себя сочащиеся куски плоти и кидали – садили, как растения, в землю; а когда надоело, кидали, садили в небо, или сами же съедали, кружась на месте.

Вдали слабо светилось море, его гул долетал сюда через прослойки ветров и пустоту степи, через тяжёлый от звёздных украшений воздух. Карлики истощились, исчезли, оставив после себя вязкие, в обрывках желе, сны. На земле спать так же душно, как и в машине.

– Нет, – сказала она, не открывая глаз. Она не понимала, что это тянет её и куда, но это не были человечки. Это был Шарван. Отпустил.

Едва она начала засыпать, как повторилось. Небо уже посветлело до нежно-серого, намекало на приближение солнца. Кажется, он прошептал какое-то женское имя, обнимая её. Когда Анна перестала различать, тянет ли её Шарван к себе, или она тянется и льнёт к нему, подумала о Сергее. О том, что никого другого не любит и не будет, даже если внезапно вспомнившее о прекрасной возможности лоно требует. Но было поздно, она слишком долго жила без этого, Шарван, видимо, тоже; вечером легли они слишком близко (одно одеяло) и теперь не способны были остановиться и почему-то смеялись. Потому что было всё лучше и лучше. Разбуженные точечки в крови, в плоти исходили желанием, как радиацией, – неопровержимо, неумолимо, нарастая; наверно, светились. Переходили из одного тела в другое через поры. И желание исполнялось – заветное, отчаянное, счастливое, летучее, поспешное, последнее.