Читать «Человек с горы» онлайн - страница 2

Полкан внимательно слушал речь хозяина, не прыгал, не шалил. Старик помолчал, всматриваясь в белое, как снег, солнце, которое, вообразилось ему, покатится, такое полное, сыровато-тяжелое, с небосвода и остановится на земле туловищем снеговика; выбегут на улицу дети – на тебе, снеговик, голову с дырявым ведром, нос-морковку. Улыбнулся старик.

– Вот ведь, Полкан, как мудро устроена жизнь: прыснуло на человека радостью и благодатью и – заиграло, закудрявилось в душе. Аж в пляс охота. Тосковал я долго, разная напасть лезла в голову, а смотри-ка, пошел снег – и мою душу побелил. Да, порой мало надо человеку… Чего уши развесил? Слушаешь хозяйские байки? Будто понимаешь!

Иван Степанович погладил оживившегося пса и ушел в избу. Собрал завтрак – три вареные в мундирах картошки, миску квашеной капусты, соленого хариуса, репчатый лук, соль, два ломтика хлеба и домашнего кваса. Он питался так небогато, просто не потому, что не хватало денег, а потому, что так привык с детства, и когда ему где-нибудь предлагали отведать что-то "непростое", как он говорил, то отказывался.

Простым, без затей было и убранство его жилища: топчан без матраса, но с рогожами, самодельные табуретки и стол, книжная полка возле маленького окна, печка. Ивану Степановичу однажды сказали, что его приют убогий, как у монаха-схимника, но он поправил, усмехнувшись:

– Простое, как у зверя, и живу по-простому, как зверь, и лучшей доли мне не надо.

Старик неспешно позавтракал, крякнул от кисло ударившего в нос кваса. Потом протопил печь, убрал во дворе снег, наколол дров. После обеда стал собираться в дорогу: надо спуститься в Новопашенный, давно – дней десять -там не был, к тому же суббота – банный день, да и супруге нужно помочь по хозяйству; еще сына с внуком хочется повидать – должны подъехать из Иркутска.

Но не спешил старик спускаться с горы, тяжело думал, подбрасывая в печку дрова. Не хотелось ему в Новопашенный, не было расположено его сердце к людям. Но никуда не денешься, надо идти! Хоть как живи: по-звериному ли, по-божьему ли – а человечье, малое или большое, человек с человеком решает, – убеждал себя Иван Степанович, вздыхая.

Печь протопилась, он закрыл заслонку в трубе, с хмурым видом натянул на худые плечи овчинный полушубок, нахлобучил на седую голову старую заячью ушанку. Когда вышел на солнечный свет, снова защекотала губы улыбка:

– Свету, мать моя, свету сколько! – В сердце стало легче, и старик пошел, притормаживая, по скользкому, нехоженому косогору.

2

Хорошо, легко шел старик вниз. И не только потому, что его путь был мягким, свежим и белым, а потому еще, что чистой, новой, радостной виделась ему новопашенская долина сверху – с высоты его отшельничьей горы и с высоты его долгой жизни. Он спускался вниз, в родной поселок, а вспоминалось ему то, что находилось когда-то словно бы вверху, в каком-то другом, высшего порядка мире. Перед ним лежала белая земля, как белый лист бумаги, на котором он мысленно писал свои воспоминания