Читать «Порожденье тьмы ночной» онлайн - страница 49

— Надо думать.

— Я люблю тебя так же сильно, как любила Хельга.

— Спасибо.

— И моя весточка до тебя дошла. Пришлось постараться для этого, но дошла ведь.

— И впрямь, — согласился я.

— Когда я добралась до Западного Берлина и мне дали заполнить анкеты — имя, профессия, ближайшие живые родственники, — я могла выбирать. Либо остаться Рези Нот, одинокой станочницей табачной фабрики. Либо стать Хельгой Нот, актрисой, женой красивого, восхитительного блестящего драматурга, живущего в США. — И она наклонилась ко мне. — Так скажи мне, кем же я должна была стать?

Прости меня, Боже! Но я снова воспринял Рези, как мою Хельгу.

Однако, утвердившись в моей душе снова, она помаленьку начала показывать, что не настолько уж всецело слилась с обликом Хельги, как убеждала меня. Она сочла возможным начать шаг за шагом приучать, меня к личности, которой была не Хельга, а она сама.

Этот постепенный выход из образа, это постепенное отлучение меня от воспоминаний о Хельге начались, как только мы ступили за порог кафетерия. Она тут же задала мне вопрос, раздражавший своей практичностью:

— Продолжать мне красить волосы или можно восстановить их нормальный цвет?

— А какие они у тебя?

— Каштановые.

— Чудесный цвет. Как у Хельги.

— У меня больше отдает в рыжину.

— Интересно будет посмотреть.

Мы шли по Пятой авеню. Немного погодя она спросила:

— Ты когда-нибудь напишешь для меня пьесу?

— Не знаю, смогу ли я снова писать.

— Но ведь Хельга тебя вдохновляла писать?

— Не писать. А писать так, как я писал.

— То есть, чтобы роль была для нее.

— Вот именно. Я писал роли для Хельги, позволяющие ей полностью самовыражаться на сцене.

— Я хочу, чтобы когда-нибудь ты сделал то же самое для меня.

— Может, и попробую.

— Для самовыражения Рези, — сказала она. — Рези Нот.

Мы наткнулись на парад в честь Дня ветерана на Пятой авеню, и я впервые услышал, как смеется Рези. Совсем не так, как Хельга.

Смех Хельги журчал тихим шелестом, смех Рези звучал громко и мелодично. А рассмешили ее дурехи-барабанщицы, выбрасывающие ноги выше головы, виляющие попками, играющие хромированными палочками.

— Никогда ничего подобного не видела, — объяснила она. — Похоже, для американцев война — дело сугубо сексуальное.

Она продолжала заливаться смехом и все выпячивала грудь, доказывая, что из нее тоже вышла бы барабанщица для парада хоть куда.

С каждой секундой она становилась все моложе и веселее, все более хрипло-непочтительной. Белоснежные волосы, лишь недавно наводившие меня на мысли о преждевременной старости, становились теперь на место, ассоциируясь с перекисью и девушками, удирающими в Голливуд.

Насмотревшись на парад, мы заглянули в витрину магазина, где была выставлена огромная позолоченная кровать, очень похожая на ту, что однажды стояла и нашей с Хельгой спальне.

Но не одна лишь вагнеровских пропорций кровать виднелась в витрине. В стекле витрины призрачно отражались и мы с Рези, и призрачный парад, продолжавшийся за нашими спинами. От такой композиции — реально ощутимая массивная кровать и бледные призраки — становилось не по себе. Этакая аллегория в викторианском вкусе, которая, надо сказать, хорошо смотрелась бы на стене в баре — проплывающие мимо знамена, золотая кровать и призраки мужчины и женщины.