Читать «Порожденье тьмы ночной» онлайн - страница 36

Наказали ее весьма своеобразно. Бить не стали.

Но лишили чести носить какие-либо еще вещи Нота.

Поставили в сторону, в то время как остальным с полным доверием предоставили возможность продолжать перетаскивать сокровища. То есть, наказание ее заключалось в том, чтобы выставить последней дурой. Дали, мол, шанс приобщиться к цивилизации, а она его запорола.

— Я приехал попрощаться, — сказал я Ноту.

— Прощай, — ответил Нот.

— Ухожу на фронт.

— Прямо сюда, — показал он на восток. — Без труда дойдешь пешком. За день доберешься, даже если будешь по дороге собирать лютики.

— Может, больше не увидимся, — напомнил я.

— Ну и что?

— Ничего, — пожал я плечами.

— Вот именно, — кивнул Нот. — Ничего оно и есть ничего.

— Можно спросить, куда вы переезжаете? — осведомился я.

— Я остаюсь. Жена и дочь отправятся к брату под Кёльн.

— Могу я чем-либо помочь?

— Можешь. Пристрели собаку Рези. Ей не выдержать дороги. А мне она не нужна, да и не могу я о ней заботиться и с ней возиться, как она привыкла у Рези. Так что пристрели ее, будь любезен.

— Где она?

— Наверное, в музыкальном салоне вместе с Рези, Рези знает, что собаку решено пристрелить, и мешать тебе не будет.

— Хорошо.

— Эффектная у тебя форма.

— Спасибо.

— Не сочти за бестактность, но каких она войск? — спросил Нот.

Раньше он меня в этой форме никогда не видел.

Я объяснил. И показал эмблему на рукоятке кинжала. Эмблема, выложенная серебром по ореховому дереву, являла Американского орла со свастикой в когтях правой лапы, пожиравшего змею, зажатую в когтях левой. Змея долженствовала изображать международный еврейский коммунизм. Голову орла венчали тринадцать звездочек, символизировавших тринадцать первоначальных американских колоний. Эскиз эмблемы набросал я сам, но, поскольку рисую неважно, вместо пятиконечных звезд США нарисовал шестиконечные звезды Давида. Серебряных дел мастер скрупулезно воспроизвел мои звезды ничего не меняя, зато изрядно потрудился, приводя в божеский вид орла.

Вот на звезды мой тесть и обратил внимание.

— Они — символ тринадцати евреев в кабинете Франклина Рузвельта, — заметил Нот.

— Остроумно сказано, — оценил я.

— А все думают, у немцев нет чувства юмора, — сказал Нот.

— Германия — самая непонятная в мире страна, — ответил я.

— Ты — один из очень немногих иностранцев, сумевших нас понять.

— Надеюсь, я заслужил этот комплимент, — ответил я.

— Но с большим трудом. Ты разбил мне сердце, женившись на моей дочери. Я мечтал иметь зятем немецкого солдата.

— Что ж, извините.

— Ты сделал ее счастливой.

— Надеюсь, что да.

— И я возненавидел тебя больше. Счастье на войне неуместно.

— Что ж, извините, — повторил я.

— Из-за того, что я так тебя ненавидел, я стал изучать тебя, — продолжал Нот. — Ловил каждое твое слово. Ни одной передачи не пропустил.

— А я и не знал.

— Всего никто не знает, — ответил Нот. — Вот ты, например, мог знать, что чуть ли не до настоящей секунды ничто не обрадовало бы меня больше, чем возможность уличить тебя в шпионаже и подвести под расстрел?