Читать «Вверх по Ориноко» онлайн - страница 64

Глава 29

Она позвонила мне в два часа ночи.

Я не спал. Никак не мог заснуть. Мучился, томился. Томила жара, томило желание, изматывая душу.

Отец Сергий у себя в пещерке отрубил палец, лишь бы от него избавиться. Взял топор и перерубил кожу, мясо и кость, принес в жертву плоть, чтобы боль и кровь разбудили от морока, которым его затомило тело, он его наказал. Женщина тут ни при чем, хоть она и пришла к нему в келью, его мучило собственное тело, оно толкнуло его, и он провалился во тьму, а потом ушел. Толстой тоже ушел в ночную тьму, когда ему было восемьдесят, ушел, как отец Сергий, темной зимней ночью. Отец Сергий искалечил себя. Толстой умер, Толстой в пальце отца Сергия, отец Сергий в душе Толстого, а я, истомленный и обессиленный, лежал и смотрел, как, погружаясь во тьму, меркнет мир. Смотрел на свое стареющее тело, побелевшие волоски на груди, год от года увеличивающийся живот, пенис, не желающий умирать. Одиночество отца Сергия в келье. Я обманываю себя. Поражение называю победой. Темноту светом. Сравниваю, что хотел получить от нее и что получил, малодушием было так желать, малодушием взять так мало. Думаю о молчании Юрия, его безумии и о своем тоже, хочу разобраться и вижу там, куда втайне стремлюсь, что-то нежное, едва видное, призрачное, нечто зарождающееся и уже живое, и спрашиваю себя, поправимо ли то, что было, годы, люди следуют своим чередом, рассказ удлиняется, слова сцепляются над провалом, заполняют пустоты, и я хочу знать, возможно ли засветить в пустоте искорку, может ли моя завершенная жизнь вновь начаться после ритуального обмена клетками, который исполнен особого смысла, ищу ответа на свой вопрос и знаю, в каких потемках он запрятан, и не могу его получить, отец Сергий мне тут не в помощь, он слишком отчетливо видел в темноте; двигаешься на ощупь, ищешь, но ничего не можешь поймать, идешь навстречу собственному желанию, надеясь обрести в этих губах и руках другого себя, обрести первобытную правду, утраченную жизнь, нескончаемое счастье, а обретаешь сытость и стыд из-за того, что пил слишком жадно, думая только о жажде, и запретная чаша кружит голову особенно буйным хмелем. Удовольствие в прошлом, осталась боль: у меня ничего нет, в руках у меня пусто; я лежу на спине, желание спит; по другую сторону стеклянной стены Юрий, он смотрит на меня из краев отца Сергия, он вконец обезумел, безумие дотянулось до глубинных глубин и вокруг него одни развалины; а я все ближе знакомлюсь со старостью, держусь за перила, спускаясь ступенька за ступенькой к смерти, волоски побелели на дряблом животе, седина не всегда признак мудрости, у меня она свидетельство подавленного желания и слепоты. Юрий, сколько бы ни ошибался, смотрел в корень, а она, которую мы хотели превратить в свою игрушку, обмануть, убаюкать иллюзиями, чтобы вернее поймать, она знала, что мы безумцы, и пыталась нас вылечить, исцелить обоих, не подозревая, что ее целительство толкнет обоих в бездну — Юрия она пыталась удержать, во мне будила нежность, не зная своей власти над нашими исковерканными гордыней телами, и вот я смотрюсь в зеркало и вижу головокружительную пустоту.