Читать «Неоконченная повесть» онлайн - страница 92
Цви Прейгерзон
При всем при том Носинзон был весьма серьезным знатоком священных книг. После ликвидации в Одессе ивритских школ он, как и другие учителя, стал ходить по домам и обучать детей древнееврейскому языку. Все еще немало находилось тех, кто хотел, чтобы их дети знали иврит, поэтому недостатка в учениках у Хоны Павловича не было. А поскольку в столь преклонном возрасте трудно ходить из дома в дом, ученики собирались у него на квартире…
Но, как мы помним, в те времена это было небезопасно. Стоял 1921 год – самый разгар жесточайших мер по разгрому ивритской культуры. Возможно ли, чтобы в этой ситуации какой-то хилый еврей так нагло плевал на постановления евсеков и евкомов? В ту пору содержание подпольного хедера действительно представляло собой открытый вызов всесильным властям. Каждое утро к Носинзону приходил десяток детей, еще столько же – после обеда!
В часы перерыва Хона Павлович выходил подышать свежим воздухом. Вот мы видим его, сидящим в тишине на скамейке – сгорбленный, с глубоко залегшими на лице морщинами одинокий старик. Кому до него дело? – И, однако же, случаются в жизни встречи. Как-то шел мимо него прихрамывающий паренек, показавшийся Носинзону знакомым.
– Извините, молодой человек! Не найдется ли у вас закурить?
Удивленный Шоэль остановился и присел на скамейку рядом со стариком. На свет появился кисет с махоркой, старый и молодой принялись умело сворачивать традиционные тогда «козьи ножки». И тут Носинзон вспомнил: да это ведь парень из той красивейшей пары, которая когда-то вдохновила поэта на одно из лучших его стихотворений! Старик вообще обладал удивительной зоркостью и памятью на лица.
– А где твоя девушка?
– Какая девушка? – удивился Шоэль.
«Стесняется!» – подумал Носинзон. Они затянулись; густой дым на мгновенье скрыл их лица, но налетевший ветерок тут же навел порядок. Апрель был уже на исходе, но мимоза пока не расцвела, а набухшие почки на деревьях едва начали лопаться, выпуская наружу зеленые ростки. В воздухе чертят стремительные линии острокрылые ласточки, звучит их весенний щебет. Не все способны по-настоящему расслышать голос весны – особенно в такие тяжелые годы, но влюбленный Шоэль слышал пробуждающуюся природу каждой клеточкой своего тела.
Сквозь болтовню ласточек едва можно различить тихую ивритскую речь. У старика ашкеназийское произношение, Шоэль же удивляет собеседника своим тель-авивским сефардитом. И пусть он всего год проучился в «Герцлии» – иврит крепко сидит у него в голове. По той же тель-авивской привычке молодой Горовец снисходительно относится к языку ашкеназийского хедера, на котором говорит его новый знакомец Носинзон, но это не мешает ему глубоко симпатизировать старику. Ему давно уже пора домой – сидеть за клавишами пианино и разрабатывать пальцы, но Шоэль вместо этого неожиданно для самого себя отправляется в гости к старику. А там… Господи, какое количество книг, и все – на иврите! Горовец потрясен увиденным. Здесь все – от древних изданий до