Читать «Неоконченная повесть» онлайн - страница 69

Цви Прейгерзон

– А как же любимая математика? – шутливо спрашивает Шоэль. – Не нужно ли помочь?

Хана снова улыбается. Это так, она никогда не любила математику, хотя училась всегда ровно. Но на медицинском, слава Богу, много математики не требуется.

Шоэль тоже делится своими планами. Он хочет поселиться в Одессе. Летом навестит родителей и вернется обратно. Нужно продолжить учебу, получить высшее образование. Они говорят, перебивая друг друга, глаза блестят и смеются. Этот незнакомый солдат вдруг снова стал прежним Шоэлем, гимназистом далекого времени, образ которого целых три года не давал Хане покоя.

– Ты должен идти на медицинский!

Щеки девушки раскраснелись, в душе ее настраивает струны маленькая певучая скрипка. Софья Марковна, занятая домашними делами, то и дело недовольно поглядывает на двух сидящих рядом молодых людей. Волнение дочери ей более чем не нравится. В доме не переводятся ухажеры, а Хана все чего-то ждет да страдает. Неужели – по этой детской любви трехлетней давности? А вокруг такие варианты! Взять хотя бы того же Мишу, что ходит вокруг нее вот уже несколько месяцев – студент, и с серьезными намерениями.

Без сомнения, Миша куда лучше подходит Ханочке, чем этот хромой провинциал! Кто он вообще, из какой семьи? А вот мишин папа, Эдуард Ефимович Бернштейн, был в свое время владельцем завода по производству электротоваров. Правда, завод-то большевики отобрали, но быть такого не может, чтобы копилка Бернштейнов оскудела – что-то в ней обязательно застряло! И вообще, это уважаемая одесская семья – даже по нынешним беспросветным временам Бернштейны сохраняют дух какой-то респектабельной особенности. А что Шоэль? – Сын бедняка из далекого захолустья! Сидит себе и пялится на Ханеле – ее единственное сокровище!

Нет, в самом деле, Софья Марковна решительно не разделяет дочернего воодушевления – и что она нашла в этом оборванном инвалиде? Софья Марковна шумно встает и выходит на кухню – перевернуть на сковородке картошку. Быстрее, быстрее, не оставлять их одних… – бросив картошку, она спешит назад в комнату.

Так, с недовольной миной на лице, она и мечется между кухней и гостиной. На кухне жарится картошка, а материнскую душу грызет беспокойство. А Хана, знай себе, звонко смеется, и смех ее – словно хрусталь, разлетающийся на мелкие осколки. Сколько в нем скрытого чувственного очарования! Кому, как не Софье Марковне, знать этот смех: сама на этом попалась – еще в те давние времена, когда таким же вот смехом обольщал ее искуситель Ицхак-Меир. А вот, наконец, и он сам – явился – не запылился…

Да, этот еврей тоже не помолодел, зрение его ослабло, да и ростом он не сделался выше, хотя и сохранил прежнюю живость характера. К удивлению всех, в последние, далеко не сладкие годы, именно старый пекарь Шульберг, проживший всю жизнь под каблуком своей властной жены, неожиданно проявил энергию и силу. Хороший специалист своего дела, человек прямой и неглупый, он стал для многих опорой и советником. И если обычно дочери тянутся к матери, то здесь, у Шульбергов, все оказалось наоборот. Взрослея, Хана находила утешение и понимание не у категоричной Софьи Марковны, а у спокойного и немногословного отца. Именно ему, когда мамы не было дома, Хана зачитывала выдержки из писем Шоэля. Кстати говоря, Ицхак-Меир отнюдь не поддерживает планы Софьи Марковны относительно завидного жениха Миши Бернштейна.