Читать «Неоконченная повесть» онлайн - страница 55

С приездом мужа расцвела и Фейга. В Одессе она накупила себе и дочке немало модной одежды и даже стала постоянной клиенткой портного Менделя. Казалось, в ее жизни никогда не было очень тяжкого периода, когда, оставшись в полном одиночестве, она выбивалась из сил, чтобы кормить детей, вести дом и поддерживать семейное предприятие. Конечно, годы без мужа не прошли для нее бесследно, оставив в глазах горечь, а на лице морщинки, но Йоэль ничего этого не замечал. Фейга по-прежнему была для него любимой женой и надежной подругой, с честью выполнившей обязательства, данные когда-то перед Богом. Теперь, вернувшись, и сняв с ее плеч все те заботы, которыми должен заниматься мужчина, Йоэль мог отплатить ей добром за добро.

В 1918 году еврейские семьи еще сохраняли привычный уклад жизни: мужчины заботились о достатке, а женщины занимались домашними делами. В канун субботы, красиво причесанные и одетые в нарядные платья, женщины в положенный час зажигали субботние свечи, а когда наступало время субботней молитвы, из усталых глаз то и дело скатывалась слеза. Потом кончалась субботняя трапеза, в столовой гасли свечи, от печи пахло подгоревшим молоком, и они, сытые и довольные желанным отдыхом, ложились в постель со своими мужьями. Так проходила жизнь. Молодые, что и говорить, проводили время совершенно иначе: днем учились, вечерами собирались, пели, гуляли, спорили. Так в основном и жило большинство семей разбросанного, вечно торопившегося в жизненной суете бедного народа. Шоэль Горовец тоже принадлежал к этому народу.

В конце апреля 1918 года немцы завершили захват Украины, разогнали Раду и провозгласили Скоропадского атаманом. Летом городок оказался под германской властью. В магазинах вдруг появились новые непривычные товары – зубная паста «Хлородант», крем для чистки ботинок «Экстра», галстуки, крючки, петли, мелкая галантерея. Взамен же с Украины в Германию хлынул поток зерна, да и не только: мясо, яйца, сало, сахар и другие продукты – все это пошло в Европу.

В городке стоял небольшой гарнизон немецких солдат, и каждое воскресенье в саду играл военный оркестр. На специально огороженной площадке поставили простые скамейки, вернее – крашеные доски, положенные на два чурбака. Вокруг шелестели деревья; временами стихали, словно задумываясь о чем-то своем, и снова принимались шелестеть. Так уж написано им на роду – молча стоять под небом, время от времени напоминая о себе шумным шелестом, порою гневаться, раскачивая ветвями под ливнем и зигзагами молний, и снова затихать, задумчиво подрагивая листьями в тихие летние вечера.

Немцы играли на духовых и деревянных инструментах, на ударных и тарелках. Инструменты были начищены до блеска, каждый из них звучал своим голосом, жил своей жизнью. Звуки вальсов и маршей Штрауса и Черницкого, мелодии венских и будапештских оперетт разносились далеко-далеко.

В доме жестянщика Ерухама продолжал работать сионистский клуб. Во главе его стоял уже знакомый нам Песах Кац. По-прежнему платились членские взносы, по-прежнему собирались люди, по-прежнему обсуждали будущее, устраивали концерты и лекции. Собирался и Сионистский комитет – группа местных влиятельных людей. Члены «Бней Циона» тоже не дремали: Шоэль продолжал вести отдел культуры, а Шахна Маркович работал с хором, который время от времени выступал в клубе. Пели песни на иврите: «О, моя девочка», «Бог обстроит Галилею» и народные напевы на идише – хасидские и лирические. Кстати, Фаня Шмуэлевич-Штейнберг к общему удовлетворению уже не фальшивила в хоре – она перестала петь, потому что готовилась стать матерью.