Читать ««Каменщик, каменщик...»» онлайн - страница 88

— У нас есть еще… — мрачнеет зять, и старик, убеждается, что гражданин Израиля Вениамин Шнейдер считает своими родственниками только Токаревых Григория и Светлану, а также Челышеву Марию.

— Тогда в добрый час… — вздыхает Павел Родионович и за весь вечер не произносит ни слова. Новость переполнила старика, накачала обызвествленные сосуды и так раздула череп, что хоть стучи — никакого впечатления.

Приходит железнодорожник. Но Павел Родионович не замечает его и не слушает прожектов дочери, как бы исхитриться, чтобы Виктора прописали в этой квартире.

— Ничего не выйдет, — злорадствует зять. — Мы должны быть вне подозрений. А то придерутся, что жульничаем с жилплощадью.

— Но он — мой брат…

— Это безразлично.

— Я же велела выяснить! — раздражается Мария Павловна.

— А я узнавал насчет этих… — Токарев опасливо перекладывает оба вызова со стола на подоконник подальше от шурина.

— А вы не едете? — пропуская, как всегда, имя-отчество, спрашивает старика викинг.

— П-шш-л… — очнувшись, сипит старик и снова куда-то пропадает.

— Опять, Машка, он базарит. Спросить нельзя?..

— Может, поедем? — обнимает брата Машенька. — Страшно тебя оставлять.

— А чего! Я не пропаду. Мне много не надо. В руководство не лезу, — ухмыляется викинг, забывая, что даже не доучился в десятилетке. — Получу, Машка, твою хату, с меня и хватит. Вот у нас в поселке был чувак, деревня деревней, а тут встречаю его — уже начальник внешних сношений чего-то этакого. Дают, говорит, ему хавиру в пять комнат, а он, понимаешь, не берет. Две ванны и два сортира хочет. Не могу, мол, с домработницей одними удобствами пользоваться. А я — мальчик не требовательный.

— Не получишь ты ни черта, — сердится Токарев.

— А ну вас всех! — кричит Мария Павловна и тут же плачет. — Иди, Витенька… Я что-нибудь придумаю. Я добьюсь. Иди. Голова трещит…

Слепому видно, что дочка на пределе, но старик и сам выдохся.

— Коматозное состояние. Ухожу в невесомость… — шепчет он и с трудом добирается до тахты.

«Отщепенство начинается с почтового ящика, — торопливо писал Токарев в распадающемся гроссбухе. — Ни календарей ЦДЛ, ни приглашений на концерты и сборища книголюбов, ничего. Раньше эту макулатуру, не проглядывая, отправлял в помойку, а теперь ее вроде как не хватает. Пашет же вообразил, что все у меня распрекрасно. Не верит, что бросать его, дряхлого, больного, мне вовсе не просто… Да и выпустят ли? Мы повисли между землей и небом.

Что будет, если влетим в отказ или нас продержат хотя бы год? А Пашет решил: захотели — уехали… Не поинтересовался даже, что случилось в Союзе писателей, когда я пришел за характеристикой для ОВИРа. А ведь они учинили надо мной всамделишную гражданскую казнь…

Возможно, когда-нибудь я об этом напишу роман или повесть, а пока несколько слов для памяти.